— Кольцо, — сказала она, шевеля пальцами, чтобы я не мешкала.
Она меня превосходила и в силе, и в скорости, и в чистой злобности тоже и наверняка ждала, что я сейчас съежусь и заерзаю от ужаса. Вот почему удар ногой в верхнюю часть тела не встретил блока или даже попытки такового. Он угодил ей в подбородок, отбросив голову назад и сломав челюсть — судя по звуку. Пошатнувшись на слишком высоких каблуках, она инстинктивно потянулась вперед, пытаясь восстановить равновесие, чего я допустить не могла.
Три быстрых удара ногой в верхнюю часть груди, и каждый заставлял ее отступить на пару шагов. Когда она оказалась на краю крыши, я ударом в прыжке сбросила ее на улицу. Падала она громко, долго и достигла тротуара со звуком сочным и влажным, как от арбуза под паровым молотом.
Нет, конечно, это еще не все. Не платили бы люди такую цену за бессмертие, если бы к нему не придавались еще кое-какие навороты. Пусть пресекся вопль, когда ее расплескало по асфальту, и сегодня ей от меня ничего больше не будет нужно, но она поправится — и быстро. Постельный режим и свежая кровь поставят ее на ноги завтра к вечеру.
Но сегодня победа за мной.
Я выглянула вниз. В свете фар от нескольких остановившихся машин предстала сцена, достойная Хичкока: тело Лилианы растянулось посреди улицы, изломанное и перекрученное, как снятое с шеста пугало. Кто-то из водителей орал в сотовый телефон, другой выскочил проверить ее пульс. Подъехал лимузин Лилианы, с визгом затормозив после короткого пути вокруг квартала, из него выскочила четверка громил и взялась за работу.
Двое отгоняли пистолетами протестующих водителей, двое других взяли тело за-руки-за-ноги и понесли к машине — как Альберт с Дэйвом притаскивали оленью тушу после удачной охоты. Они едва успели запихнуть тело в машину и отъехать, как завыли сирены, возвестившие прибытие копов. Поскольку все они так или иначе сталкивались с чем-нибудь сверхъестественным, то в рассказы водителей поверят сразу.
Учитывая, что мы устроили в номере перед выходом на крышу, даже мое удостоверение не сможет оградить меня от поездки в участок. Не слишком утешительная мысль, поскольку с минуты на минуту должен прибыть Вайль, и рассвет за ним тащится, как приблудившийся пес.
Я сбежала по лестнице, стиснув зубы от боли в бедных босых ногах. В номере я прежде всего бросилась к носкам, натянула их и завернула ноги в жакет перед тем, как набрать на сотовом комбинацию цифр, дающую при разговоре некое подобие уединения. Не замечая пятен крови на стене, я изо всех сил смотрела на ящик тумбочки рядом с креслом и ждала ответа. Трубку сняли только после двенадцатого сигнала.
— Да?
— Пит? Это Жасмин.
— Только не говори мне, что ты еще одну машину разбила.
— О'кей, не буду.
Пауза средней продолжительности. Какое-то шуршание — наверное, смотрит на часы, потому что следующая фраза была такой:
— Ты знаешь, который час?
— Здесь — начало шестого утра.
Молчание. Я почти ожидала, что оно сменится храпом.
— Давай к делу, Парке.
— Я не разбивала машину.
— Жас, выкладывай. Что стряслось?
— Пожалуйста, не ори на меня.
— Я не ору!
— Я знаю, но можешь начать. Вскорости.
— Если ты немедленно не начнешь говорить по делу, я буду орать на жену. А виновата будешь ты.
— Шантажист.
— Излагай.
Я провела рукой по волосам — Кирилай зацепился за какую-то прядь. Пытаясь освободить его, я сказала:
— Я сегодня спихнула с крыши одну вампиршу.
— В задачу не входило, но поступок приемлемый.
— Не совсем. Скоро здесь будут копы, и они не поверят в мою невиновность, увидев пятна крови.
— Пятна крови?
— Я сперва в нее стреляла, у себя в номере. А ее гориллы увезли ее сразу, пока я еще была на крыше, так что я не смогу доказать, что мы дрались.
— У тебя удостоверение…
— …которое можно подделать. Пит, у меня нет времени выкручиваться из этой ситуации. Рассвет на носу.
— Ладно, понял. Дай мне с ними поговорить.
— Я слышала сирены, они с минуты на минуту здесь будут. А тем временем…
— Не вздумай мне петь колыбельную.
— И думать не думала. Я просто хотела, чтобы ты знал: у одного из сенаторов в нашем надзорном комитете рыльце в пушку.
— Они же политики, Жас. Профессия такая.
— Ты устал, понимаю. — Я рассказала ему о наших подозрениях, гадая, сколько до него дошло, потому что на самом деле он, может, и спит. Дэйв отлично это умел — вести ночью совершенно связный разговор, а наутро ничего не помнить, потому что это было во сне. — Пит, ты не спишь?
— Нет, Жасмин, я не сплю. По твоей вине, прошу тебя это запомнить.
— Запомню, можешь не сомневаться. И вот еще что: эту фигню с сенатором нам надо раскручивать отсюда, о'кей? Потому что, если ты начнешь совать нос и тебя уберут, мне придется потом оплачивать учебу твоих детей в колледже или еще что, так что у меня к тебе просьба: не лезь туда.
— Знаешь, на той неделе Эшли мне закидывала удочку, что хочет диссертацию делать в Йеле, так что искушение есть. Но ты не беспокойся. Потому-то я и беру на работу самых лучших.
— Оставайся на линии, кто-то там уже у дверей.
Я открыла, когда еще толком постучаться не успели — стоявший за дверью коп был несколько ошеломлен такой прытью. И еще больше ошеломлен, когда я показала ему значок и дала телефон со словами:
— Это вас.
Он взял его с опаской, как взрывное устройство, и поднес дюймов этак на шесть к уху.
— Да? — сказал он.
Его напарник держался сзади, уже вытащив «глок» из кобуры, но наставив его пока что в пол.
Первый послушал немного, потом посмотрел на меня с удивлением, и я успокоилась. Когда он тихо прыснул, я аж задымилась изнутри — наверняка Пит ему рассказывал о моей привычке оставлять такой след из разбитых машин и окровавленных стен, что по нему пройдет слепая собака.
— Нет, правда? — спросил коп, смеясь уже громче и подзывая напарника, чтобы тот тоже послушал. В общем, Пит развлекал их еще три минуты двадцать пять секунд, а я стояла, прислонившись к стенке, и хронометрировала. В три двадцать шесть от начала разговора первый коп отдал мне телефон и значок.
— Он хочет говорить с вами, — сказал он. Потом кивнул и направился к двери, сопровождаемый своим напарником.
— Я так понимаю, что у них больше нет ко мне вопросов? — сказала я, закрывая дверь.
— Угу.
— Спасибо.
— Да не за что.