Землю грызет мертвец

медсестра набила подушку бетонными блоками. И когда я опустила затылок на ее ладонь, мне тоже пришло видение. Мой обескровленный труп лежал на деревянной палубе «Констанс Мэллой», а над ним стоял Десмонд, языком ухватив мою дрожащую душу, и третий глаз его разгорался синим все ярче и ярче.

Доктор Даррил воткнул шприц мне в левую руку, вводя заморозку, и тут я решила, что вся вообще медицина — один большой оксюморон. Мозг хотел и дальше разглагольствовать, но видение продолжалось.

На яхте появилась Тор-аль-Деган. Непобежденная все-таки, просто пересаженная сюда из Майами, чтобы завершить начатое. Она тащилась, волоча ноги, к моей трепещущей душе, облизывая жвала, и клешни в жадном восторге мотались впереди нее.

— Вы это чувствуете, миз Робинсон? — спросил доктор Даррил, прищипывая кожу на онемевшей руке.

Чувствую? Вы что, издеваетесь? Идет кульминация эпических событий. Я, Жасмин Паркс, девушка, едва умеющая работать с собственной микроволновкой. Я вам говорю, этот мой знакомый, Рауль, здорово ошибся, взяв меня на службу драться с этими жутиками. Я больше не могу. Это же не то что они пытаются стянуть у меня кредитную карточку или впарить мне мешок травы. Самос хочет быть императором всего мира, и чень-луновский костюм дракона поможет ему этого добиться. А если этого еще мало, то Жуткий Тип Сборщик охотится за сутью, за тем, что делает меня той, кто я есть. И может этого добиться. Может покончить со мной еще до финала, и что тогда? Что тогда? ЧТО ТОГДА?

Меня затрясло. Это никак не облегчало наложение швов, и доктор такого не одобрил, а потому посмотрел на меня с упреком.

— Она боится уколов, — сказала Кассандра, пожав плечами в ответ на его озадаченный взгляд, будто хотела сказать: «Кто может объяснить разум человека?»

Я могу. Разум — летучая мышь. Разум — трущобы, лабиринт. И я сейчас заблужусь в своем.

Кассандра наклонилась ко мне и зашептала в ухо:

— Я тоже это видела, Жас. Это то, что они хотят, чтобы ты видела. Чтобы страх сковал тебя, как гипс на теле, потому что если не можешь двигаться, то не можешь драться. Ты была права, у нас есть выбор. И мы изменим это видение, ты права.

Права ли?

Настал долгий пустой момент, когда я надеялась, что вдруг выскочит кто-то с Большими Ответами (привет, Рауль!) и одобрит меня целиком и полностью.

Рауль занят, Жас. Так что выбери сама вариант: ты права или ты психанулась?

Я должна быть права. Должна быть. Если нет, то я проведу остаток вечности на жесткой как камень больничной койке, писая в металлические судна и оря на сестру, чтобы сделала громче «Колесо фортуны» в телевизоре.

Я смотрела, как нить соединяет клочки разорванной кожи, стежок за стежком, и думала, как это странно: видеть, как тебя зашивают.

— У вас часто случаются такие порезы? — спросил доктор Даррил.

— Часто.

— Что ж, пока вы в Техасе, мне не придется бояться остаться без работы.

Ха. Ха-ха. Слушай, док, не можешь заодно еще подшить мне душу как следует? А то, боюсь, она у меня на краях растрепалась.

— Жас?

Я подняла глаза, настолько погруженная в воспоминания о нашей прогулке в больницу, что удивилась, обнаружив себя под навесом фургона с Кассандрой. Вдали вопили ребятишки, пахло жареной свининой с барбекю, и от запаха у меня слюнки потекли. Кассандра встала.

— Пойду пройдусь. Может, в голове прояснится.

— О'кей.

Я проводила ее взглядом. Когда отвернулась обратно к бухте, там ничего не изменилось. «Констанс Мэллой» точно так же стояла на воде прыщом, и никто ничего не знал. «Сжечь суку», — буркнула я про себя. Посмотрела на часы, увидела, что уже почти время готовиться. Хотя палатку мы уже установили, оставалось еще наладить акустику и пару прожекторов. Очевидная работа Бергмана, но лишняя пара рук ему вполне может пригодиться. Я вытащила себя из кресла. Боли там и сям подсказали, что пора бы мне очередной раз принять анальгетик, и я пошла внутрь посмотреть, нужен ли Бергману помощник.

Он сидел на полу, опираясь спиной на «Мэри-Кейт». Все свои игрушки и прибамбасы он разложил по исходным коробочкам и сейчас держал в руке пластиковую чашечку — как мог бы король Артур держать Святой Грааль.

— Нашел! — вырвалось у него.

— Что нашел?

— Наше оружие! Смотри, показываю. — Он взял из чашки красную капсулу размером с крупную таблетку и подал мне.

— Что это такое?

— Нейропрепарат замедленного действия, который заставит мозг Луна сообщить телу о наличии сильного ультрафиолетового облучения. Это трудно объяснить…

— …даже если бы ты захотел.

— А я как раз не хочу. Самое смешное, что работает эта штука на его собственной биохимии!

— То есть энергия его собственного тела запускает механизм действия препарата?

— Не просто запускает, а усиливает в сотни раз. Через два часа после приема препарата он будет мертв.

— Так что нам только остается организовать, чтобы он ощутил сильную головную боль?

Бергман пожал плечами:

— Или приступ обжорства. Что угодно, лишь бы проглотил пилюлю.

Я покачала головой, глядя на Бергмана с возросшим уважением.

— Майлз, можно я у тебя спрошу одну вещь?

По напряжению его плеч я поняла, что он хотел бы отказать. Но он меня удивил:

— Спрашивай.

— Почему ты это все делаешь? — Мой жест охватил монитор, пустые полки, коридоры «Констанс Мэллой», лэптопы, тихо спящие на полу рядом со спящим Коулом, смертельную пилюлю в руке Бергмана.

Он поправил очки, попытался смотреть мне прямо в глаза, отвернулся.

— Потому что должен, — сказал он неубедительно. Смущен, что ли? Но сейчас это мне было все равно.

— Не должен, — возразила я.

— Нет, должен.

— Что было бы, если бы ты отказался?

Он подумал секунду, барабаня пальцами по собственной ноге, разглядывая висящий надо мной телевизор. Сейчас он смотрел мне в глаза.

— Наверное, был бы уже мертв.

— Да? Почему ты так думаешь?

— От скуки. Ты знаешь, я не очень умею ладить с другими.

— Мог бы научиться.

Он покачал головой:

— Пытался. Но все время говорю что-нибудь не то. И если честно, эти другие все время достают меня до печенок. Чем мириться с их идиотизмом, лучше жить одному. То есть мне достаточно посмотреть две минуты любое реалити-шоу, и тут же я вспоминаю, почему никогда не выхожу. Как бы там ни было, я смирился с тем, что большую часть своей жизни живу в обществе механизмов. И меня это устраивает, потому что я их люблю. Все в них люблю. Мелкие части, которые должны работать вместе в совершенном порядке, чтобы целое работало как задумано. Весь процесс люблю, от задумки до исполнения. И даже