— Я не знаю точно.
— Ильза, я не буду скупиться.
— Хорошо, герр Копейнаур. Я скажу, но Эва может меня убить.
— Эва? Убить? Тебя?
— Да, герр Копейнаур.
— Но если так, ты уже слишком много сказала.
— Я знаю, поэтому…
— Поэтому говори все, что знаешь.
— Хорошо, герр Копейнаур. Линда и ее напарник взяли в заложницы жену Халамбуса. Они хотят камни, технологию и черный сапфир. Срок истекает сегодня в три пятнадцать. Она улетела на Кипр.
— Ильза!
— Но вы не скажете, что это я?
— Ты завтра улетишь в Штаты. У тебя будет отличное место и хорошие деньги. Машину!
Карл Копейнаур мог сейчас потерять свое имя, а это означало — все. Он должен успеть до трех пятнадцати, иначе вся его выстроенная по кирпичику жизнь рухнет. Эва подвела его к самому краю. Бог ты мой, продавать искусственные камни за натуральные! Взять в заложницы жену художника! И это все Эва? Как он мог ничего не видеть?
Мысли путались, когда он несся в аэропорт. Он успел на самолет. Но успеет ли самолет в Никосию?
Бонни ничего не знала о похищении. И когда Халамбус рассказал ей об этом, она посмотрела на него пристально и сказала:
— Отдай им все. Дороже жены у тебя ничего нет.
Он пристально посмотрел на нее и улыбнулся:
— Я отдам все. Она мать моих детей. Но ближе тебя у меня нет никого.
— Халамбус, не говори так. Тогда, когда все с нами случилось, я ничего о тебе не знала. Не знала, что ты женат, что у тебя дети.
— А тебе ничего и не надо было знать. Это был порыв, вдохновение. Это как творчество. А ты, испугавшись, убежала. Но почему? Впрочем, я догадываюсь. Ты убежала, потому что увидела меня с женщиной, целующей меня. А ведь она целовала меня из-за тебя.
— Из-за меня? — Бонни уставилась на него, не понимая, всерьез ли он это говорит.
— Именно, потому что она мне напророчила… тебя. Возле моей картины.
— Но ведь почти на всех твоих картинах — одна и та же женщина. Твоя жена.
— Да, так было. Но теперь нет. Я разобрал все свои работы, собираю камни на то, чтобы героиней сделать другую женщину. Солнечную. У меня начинается солнечный период. Те, кто похитил мою жену, похоже, хотят лишить меня модели, сделать невозможным мое творчество. Но они не знают, что у меня началась другая жизнь. И у меня другая модель.
— Но кто может хотеть этого?
— Знаешь, Бонни, я думал об этом. И, кажется, понял. Это никому не нужно так сильно, как… Понимаешь, сначала я решил, что похитители принимают камни на моих картинах за натуральные. Но тогда они взяли бы мою дочь. Родители за ребенка отдадут все. Ты это знаешь… Но жена — это новый нюанс. Это может быть надо только моему поставщику камней — Копейнауру.
— Кому?
— Ну есть в Германии человек, у которого я купил технологию и беру иногда партию недостающих камней.
— Но при чем тут твоя жена, твое творчество?
— При том, что у него тоже есть жена.
— И что? Какое отношение она имеет к тебе? — В голосе Бонни зазвучала ревность. Он уловил это и улыбнулся:
— Мадам пыталась очаровать меня, но я…
— Но ты не очаровался? — со смешком спросила Бонни.
— Нет, в ней есть что-то злое. И более того, я сделал ее портрет, который она не видела, и кто-то неизвестный купил его в Орландо. Помнишь — обнаженная женщина с черным лицом. Она узнала себя. Это злой портрет. Очень злой. Я выявил в нем то, что она скрывает в себе. Она способна на все. Вот почему я думаю, что это ее работа. Конечно, она наняла людей. У нее достаточно денег, чтобы нанять кого угодно и для чего угодно.
— Так почему тебе не позвонить Копейнауру?
— У меня нет фактов, одни догадки, так сказать, художественное восприятие события.
Бонни молча сидела рядом с ним. Она смотрела, как бегут волны по морю.
— Знаешь, я никогда не была на Кипре. Здесь так красиво!
— Тебе нравится?
— Очень.
— И знаешь, Бонни, конечно, не время сейчас говорить о нас, но поверь, я хочу быть только с тобой. По нашим законам я не могу развестись сразу. Мне надо на это лет семь, не меньше. Но будь со мной. Я сделал наброски новой картины, которая называется «Солнечная женщина».
Бонни онемела.
— Но так должен называться мой журнал, который, когда у меня будут деньги, я открою. А Даяна будет его соучредителем. Мы откроем…
— У тебя будут деньги, Бонни. Я подарю тебе эту картину, и у тебя будут деньги.
— Но ты же сейчас отдашь все, что от тебя требуют. Под угрозой жизни твоей жены.
— Меня ничто не заставит отказаться от работы. Ничто.
Его взгляд стал жестким, похолодевшим. Бонни подумала, что она видит только надводную часть айсберга. Но наверное, таким и должен быть человек, способный творить… А она разве другая? Вот и смотри на себя со стороны, Бонни Плам.
— Мистер Халамбус! Мистер Халамбус!
На веранду вбежал герр Копейнаур.
— Это моя жена! Где она?
— Я не знаю, где ваша жена, герр Копейнаур, — холодно ответил Халамбус.
— Она в Никосии. Халамбус — это правда?
— А что именно?
— Что ваша жена взята… в заложницы?
— Да, правда. Но я не знал, что это сделала ваша жена.
— Майн Готт! Майн Готт! Эва, как она могла?
Копейнаур без сил опустился в кресло. Поднял глаза.
— Бонни? Нет, я не верю. Бонни? Это ты?
— Я, Карл.
— Но… как?.. Почему?
— Я знакома с Халамбусом.
Халамбус в изумлении посмотрел на Бонни.
— А откуда ты знаешь Карла Копейнаура?
— Мы познакомились еще студентами, в Кембридже.
Копейнаур закрыл глаза.
— Я не знаю, что делать… Бонни. Ты видела Эву. Я ничего не знал…
Потом Карл вскочил и выбежал из комнаты.
Он поехал в гостиницу. Он знал, что едва ли найдет там Эву. С другой стороны, она же не знает, что ему все известно о ней и уж тем более что он прилетит. Так чего ей опасаться? Она, конечно, поселится в самой лучшей гостинице.
Он не ошибся. Портье назвал ему номер, и Карл постучал.
— Войдите. — Это был голос Эвы.
