Глава 6
Халамбус вышел из номера «Холидей Инн» в радостном расположении духа. Сегодня его картины наконец-то появятся в экспозиции. Долгий путь проделали они в вечно летний, солнечный, апельсиновый штат Америки — во Флориду. Зачем выставлять их именно здесь? Тысячи людей со всего света стекаются сюда отдыхать. И его необычные, ни на какие другие не похожие работы могли бы разъехаться после выставки по всему миру. А именно этого Халамбус и хотел.
Его родной Кипр — это Восток. В древности он был одним из центров эгейской культуры. С четвертого века и далее, три века подряд, был частью великой византийской культуры. Потом многие претендовали на этот райский уголок — во все времена сильные мира сего стремились к переделу этого мира. И все, кто приходил на Кипр, привносили что-то свое в его культуру — арабы, крестоносцы, венецианцы, турки, англичане. И Халамбус как чуткий художник уловил в этом многоголосии свою мелодию. Он соединил холст и камни, которые заменили ему краски. Сперва это были только натуральные камни, и картины получались безумно дорогими. Но тогда он делал совсем простые, бессюжетные работы — цветок, пейзаж. Ему казалось, что краски, обыкновенные масляные краски, меркнут под солнцем Кипра, а камни, пронизанные солнцем, сияют еще ярче.
С годами он понял, что его увлечение — слишком дорогое удовольствие. Где взять столько натуральных полудрагоценных камней да еще подобрать оттенки, чтобы передать цвет, который хочешь? К тому времени он уже окончил университет в Англии и стал профессиональным химиком. Он стал выращивать синтетические кристаллы в лаборатории. Например, кристаллы граната. А потом растил из них бульбу, по размеру похожую на небольшой огурец. Он опиливал и гранил камни, которые нужны были для работы, — изумруды, хризопразы, аметисты…
Отец Халамбуса, коммерсант, понявший, чем занимается его сын, предложил ему со временем открыть мастерскую по огранке. И из нее пошли гулять по свету камни, которые охотно покупали небогатые женщины — они не могли позволить себе носить натуральные. Халамбус мог отдаться своему занятию целиком. Он оставил свою химию и стал художником. В Греции его работы охотно покупали богатые поклонники нетрадиционного искусства: кому еще доведется купить пейзаж с морским закатом, созданный из камней нежнейших полутонов? Но Халамбусу нужен был весь мир. Там, за океаном, лежала Америка. Если признает она, признает весь мир.
Как-то так сложилось, думал Халамбус, что без признания в той стране нет полной победы. Таковы правила игры. И Халамбус не собирался их менять. Пусть его работы украсят дома состоятельных людей за океаном. И он повез свои произведения на выставку в Орландо.
Он заплатил недешево за уголок в экспозиции, но уже мог это себе позволить.
Халамбус подъехал в выставочному залу и перед самым входом ощутил странное волнение. Нет, в своих картинах он был уверен. Он не мальчик в этом деле. Другое — он боялся, нет, даже не боялся, он хотел, чтобы они понравились той рыжеволосой американке. Казалось, кто она ему — не красавица, не юная девушка. Но как художник он видел в ней больше, чем то, что входит в понятие внешней красоты. Ему хотелось сделать ее портрет. Он непременно ее напишет. Да ну? Разве ему обещали позировать? Нет, он сам решил за нее. Это интересно. Он хочет ее. И написать — тоже.
Халамбус толкнул дверь и вошел. Его картины развешаны в слегка затемненном и специально освещенном зале. Они все под стеклом, и блики не должны мешать зрителям. Публика не собралась — еще не время. Но народу будет много. На рекламу потрачено достаточно денег. А объявленная бесплатная парковка возле выставочного зала — для американцев, умеющих считать каждый цент, это тоже кое-что. Хорошая приманка.
Халамбус был одет в отлично сшитый светлый костюм, подобающий случаю. Черные волосы, падающие на синие, как иранская бирюза, глаза, были густые и темные и слегка вились над ушами. Лицо бронзовое от загара и гладкое — лицо преуспевающего человека. Ему было чуть за сорок. Возраст, когда еще многое может произойти. Американцы любят такие лица и сами стараются выглядеть именно так.
Халамбус улыбнулся девушке, которая выкладывала на стойку проспекты выставки.
— Доброе утро, мисс!
Девушка улыбнулась белозубой улыбкой, ее глаза засияли.
— Доброе утро, сэр. — И тряхнула светлыми волосами.
— Там есть о моих картинах? — понизив голос, точно говорил о чем-то, что не должны услышать другие.
— О, мистер Халамбус! Конечно! Они восхитительны! Особенно «Цветы мая». И ваш портрет. Я вас сразу узнала…
Она нагнулась к нему ближе, он уловил тонкий аромат свежести.
— Какие прелестные духи, и как они вам подходят! Спасибо, мисс. Вы очень добры ко мне, — улыбнулся Халамбус и прошел в зал. Он направился к картинам. Вот они, все шесть. Он облегченно вздохнул — хорошо висят, свет такой, какой нужен.
— Они прекрасны, мистер Халамбус. — Он не обернулся на низкий голос. Он узнал его сразу и почувствовал будто по всему телу пропустили сильный электрический ток. Если он сейчас сделает движение, этот ток убьет его. — Да, они прекрасны. Как вам это удалось, мистер Халамбус?
Внезапно он снова ожил потому, что последний вопрос был вопросом журналистки, а не солнечной, не электрической женщины Бонни.
— Как мне это удалось, мисс Плам? Я готов дать интервью.
— Если вы так официальны, то миссис Плам.
— Не знал, простите.
— Неважно. Бывшая миссис. Я разведена.
Халамбус посмотрел на нее, точно увидел что-то новое, какую-то новую краску. Ему хотелось в ее портрет добавить несколько изумрудов. Она в разводе. Звучит, словно музыка. Какое удивительное это английское слово «развод», оно ему очень нравится.
— Я готов дать вам интервью. Когда?
Бонни знала, какое интервью она хотела взять. Не это официальное — пригласить его в пресс-центр, усадить в кресло, поставить перед ним диктофон. И для смягчения обстановки налить кофе из электрического кофейника, без вкуса и без запаха. Интервью тоже вышло бы таким же — пресным.
— Вы могли бы принять мое приглашение?
Халамбус напрягся, боясь не понять что-то по-английски. Он учил британский вариант английского, но американцы ввели в него столько своих слов, что порой кажется — они говорят на понятном только им языке.
— Согласен! — кивнул он, еще не уловив, что ему предлагают.
— Я приглашаю вас в качестве сопровождающего на ужин, который устраивает хозяин выставки. Встречаемся на выходе из зала в семь. Пока, — сказала она, повернулась на каблуках и ушла.
Он смотрел, как легко покачиваются ее бедра, обтянутые зеленоватой юбкой, а в дверях ветер качнул подол, и он увидел, что и выше колен у нее очень стройные ноги… Халамбус не сказал ей, что у него в кармане уже лежит приглашение на этот ужин…
Картины мерцали со стен, словно ободряя и вдохновляя его. Он оживил их, а теперь они — его.
Глава 7
Они лежали на широкой кровати в номере Бонни. Поселяясь здесь три дня назад, она пожала плечами: и для чего нужна в гостинице такая необъятная кровать? Она любила задавать разные вопросы, и себе в том числе, а потом находить на них ответы. Она тесно прижималась к телу Халамбуса, терлась грудью о его шерстяную грудь, которая оказалась совсем не колючей, а мягкой и теплой. Пушистой. Они занимали так мало места вдвоем. И вопрос возник снова: зачем здесь такая большая кровать?..
— Бонни, я едва не утонул, когда увидел тебя на бортике бассейна. Я готов был стащить тебя в воду прямо в твоем элегантном костюме, — проговорил он, утыкаясь в ее шею.
