Бонни замерла. Нет, она и подумать не могла, что такое может с ней случиться. Так хорошо, как с ним, ей не было никогда в постели. Живя с Пейджем, она поставила на себе крест — наверное, она так холодна от природы, что вряд ли ей следовало выходить замуж. Но сейчас, здесь, с этим человеком с далекого острова в Средиземном море, она не похожа на саму себя. Но и он не похож на известных ей мужчин. Он такой нежный, такой ласковый и такой умелый. Он хотел доставить наслаждение в первую очередь ей, а не только себе… И у него это получилось. Бонни наконец испытала то чувство, о котором только читала в женских романах и к которому относилась с большим скепсисом…
— Бонни, ты замечательная женщина. Ты — прелесть, Бонни, — шептал он ей, гладя теплой рукой ее бедра.
— Я? — отодвинулась от него Бонни, чтобы посмотреть ему прямо в глаза — лгут они или говорят правду. — Я — замечательная женщина? — Потом что-то сообразив, кивнула. — Да, я замечательная женщина, Халамбус. — Помолчав, добавила — С тобой.
Он молчал и думал, что она права и что те мужчины, которые до него занимались с ней любовью, ничего не понимали в любви. Но ему просто повезло, что они были так бездарны. Иначе сейчас он не лежал бы рядом с Бонни и не обнимал это замечательное создание. И он снова обнял ее, и снова она уткнулась ему в грудь и ощутила всю тяжесть его сильного тела. Он уже все решил для себя. Она будет его, навсегда.
Занялась заря, и первые отблески просочились через толстые шторы, закрывающие по-южному широкое окно, через которое проникали лучи солнца Флориды. Бонни не спала, она только забылась в сладкой дреме, такой сладкой, точно конфета. А она понимала в них толк…
Утро ясное и солнечное застало их в объятиях друг друга. Они открыли глаза и одновременно улыбнулись.
— Бонни, моя Бонни! Я давно знал, что мне надо поехать в Америку. За тобой.
— Ты приехал, — сказала Бонни и закрыла глаза, улыбаясь. Ее рот был полным, губы вспухли от ночных поцелуев, веснушки на лице светились, точно блестки сусального золота. Ей никто не давал тридцати восьми лет. И он не дал бы, и не только из-за гладкой упругой кожи, но из-за ее почти девичьей неопытности.
В жизни Халамбуса были разные женщины, очень красивые, очень умелые. Они его вдохновляли. Но то было другое. А может быть, гречанки, по-восточному страстные и умелые, были подсознательно ему знакомы и не удивляли? А таких, как Бонни, он не знал. Наверное, в Бонни есть что-то немецкое или Скандинавское. Обнимая ее, он обнимал другую женщину, европейскую.
— Слушай, Халамбус, это ничего, что мы с тобой так быстро сбежали с приема? И бросили Даяну?
— Даяна все поняла раньше нас с тобой. Все в порядке, милая. Скажи мне, а ваша американская песенка «Май Бонни ливз овер зи оушен…» [2] — про тебя? Не в твою честь ее сочинили?
Бонни засмеялась.
— Нет, это в честь ее назвали меня. Родители, наверное, думали, что кто-то приедет за мной из-за океана. Они нашли друг друга в Калифорнии, хотя их предки приехали из Европы. У меня родство с Германией и Швецией. — Она помолчала, потом широко открыла глаза:
— Который час? Надо вставать. У меня куча дел! — Бонни соскочила с кровати. Он увидел ее целиком — молочно белую, стройную, сильную. Золотые волосы колыхались на плечах, точно ржаная солома. Но на ощупь они мягкие, в них так хорошо спрятать лицо и заснуть. Ямочки на ягодицах появлялись и исчезали, когда она топала босиком в ванную.
Она вернулась в длинном голубом халате, поцеловала его в щеку. От нее пахло свежестью и мятной зубной пастой.
— Кофе?
Она насыпала в чашки кофе и налила из-под крана горячей воды. Увидев изумление на его лице, она объяснила:
— Горничная сказала, что эта вода годится для кофе. Так здесь задумано.
Она очистила апельсин, и он уловил запах свежести и терпкости, смешанный с кофе.
— Знаменитый флоридский апельсин. Сладкий! — Она протянула ему. — Очень сладкий!
— Как ты, — выдохнул он.
Бонни засмеялась — ну снова, как в женских романах, которые она терпеть не могла и думала, что там сплошные выдумки и ни капли правды. И всегда удивлялась, что в них находят женщины. А когда она думала о своем журнале, то даже мысли не допускала о том, чтобы печатать подобную чепуху. Но Даяна спорила, говорила, что она, Бонни, не понимает большинства женщин. Так, может, это правда? Не понимала…
И только сейчас ей пришло на ум — хорошо, что своего журнала до сих пор у нее не было. Иначе он провалился бы с треском. Чтобы выпускать такой журнал, надо знать, что такое женщина, как знает это Даяна. А вот сейчас кое о чем Бонни начинает догадываться. И это вполне заинтересовало бы ее читательниц. Она вздохнула, осудив себя, — ну разве она женщина? Снова профессионал вылезает вперед. Но похоже, Халамбус не собирается прибегать, как Пейдж, к секс-линии. Не собирается. Похоже, у него на уме совсем другое…
— Бонни. — Он повернулся к ней, протянул кусочек апельсина. — Он такой же рыжий, как и ты, и такой же сладкий. Я хочу апельсин. Весь…
— А больше нет.
— Есть. Я знаю, где он… — Халамбус закрыл глаза, поднял ее на руки. Полы халата распахнулись, пояс соскользнул с талии. Он вынул Бонни из халата и положил на кровать. И она поняла еще одно — ей нравится любовь при свете дня больше, чем в темноте. При свете она видит, как он парит над ней, как красиво его тело, как оно поднимается и падает…
Глава 8
На приеме Даяна увидела Бонни и Халамбуса и сразу поняла все. Она посмотрела снова — уже чуть насмешливо — на Халамбуса, потом на Бонни.
— Бонни? Была я права?
Бонни не отвела глаз. Напротив, она взглянула на нее открыто:
— Абсолютно. И даже более, чем ты сама представляешь.
— Бонни — он твой. Это я тебе говорю. Он даст тебе все и даже — журнал «Санни Вумэн».
— При чем тут «Санни Вумэн»?
— Только после встречи с ним у тебя может родиться дитя, о котором ты мечтала всю жизнь. И которое всю жизнь любила. Разве ты не знаешь, что после встречи мужчины и женщины рождаются дети? — насмешливо спросила Даяна.
— Как же… а Питер?
— Питер — дитя непорочного зачатия.
— Но, Даяна, а Пейдж? Он вполне реальная личность.
Бонни всерьез отвечала на шутки Даяны.
— Пейдж — это страница в твоей жизни, которую ты перелистнула и теперь можешь вырвать и выбросить в мусорную корзину. Что ты и сделала вовремя. Кстати, ты знаешь, где он и что он? Я интересуюсь как коллега-профессионал. Я давно не видела его работ на выставках.
Бонни с удивлением обнаружила, что ей нечего ответить Даяне. Где отец ее ребенка, она понятия не имела. Его будто не было нигде. А Питер — в лагере бойскаутов. Ее мальчик. Только ее, потому что и он никогда не расспрашивает об отце, он предпочитает иметь дело с дедом, который держит ферму в Северной Калифорнии. У мальчика там даже своя лошадка Джилли. Он становится прекрасным наездником.
…Они уехали на такси компании «Уеллоу кэб». Бонни и Халамбус не сразу пошли в гостиницу, ярко освещенную зеленым неоновым светом рекламы. Они отпустили машину перед парадным входом. Бассейн был полон листьев, которые утром сачком вынет уборщик, и в него снова окунется Халамбус.
