Смотрю в окно и радуюсь. Минувшей ночью кувалдами разбили железобетонный забор, которым строители заперли наш дворик. Случись пожар, ни одна пожарная машина не въедет. За два года у нас было всё: общественные слушания, суды, запросы, пикеты с флагами города и транспарантами у районной администрации… Сосед по лестничной площадке с самого начала отказался от любых подписей и протестов: «Что я, вчера родился, что ли? Строители кого хотят, того и купят! Не советую даже время терять. Решили, значит построят!»
И вот двор перекрыли забором. Я звонил в МЧС, пожарным, дежурному по району — везде посылали подальше, но вежливо: «Вы же не горите? Вот когда загоритесь, тогда и звоните!».
Мы притащили ломы, замасленные буксирные веревки, две кувалды, и начали бить. Бить надо в одно и тоже место, с оттягом, чтобы кувалда не отскакивала, а липла к бетону. Били по очереди, по пять-семь ударов. И я побил с удовольствием. Через несколько минут, к нашему ликованию бетон треснул и появилась дырка — сначала размером с блюдце, затем с тарелку, затем с блюдо, а там и физиономии охранников, которые пугали нас газовыми пистолетами, замелькали, как в телевизоре. «Здорово, ребята! — кричим. — Сейчас мы вас обнимем!» Они убежали к своей будке на 4-ю линию, вызывать подмогу и жаловаться начальству.
В общем, разбили две секции железобетонного забора. Били кувалдами, сдвигали ломами, опрокидывали, привязав к монтажным кольцам веревки.
Седой сосед Пирожков сказал, что наша победа напоминает ему прорыв блокады Ленинграда.
В Гражданском кодексе сказано, что восстановить нарушенные гражданские права можно прямым действием. Тебе перекрыли, допустим, кислород, а ты взял и оттолкнул руку, которая перекрыла. Особенно это касается права человека на жизнь, сохранность имущества и безопасную среду обитания. Как раз наш случай!
Такое ощущение, что из нашей страны, из народа, вынули стержень. Так бы и дал по соплям нашим уродам на джипах! Ничего, кроме личного богатства знать не хотят… И наша губернаторша тетя Валя клялась и божилась перед выборами, что остановит «эту безумную уплотнительную застройку».
Строители увезли остатки разбитого забора. Затишье. Надолго ли?
Звоню профессору Юрию Беспятых, коллеге-писателю.
Рассказываю, как разрываюсь между книгой о своих далеких предках, которую готовлю в печать, и подготовкой военно-блокадного фильма.
Профессор зевнул:
— Выпиваешь с ними?
— Не понял…
— Ну, мысленно, мысленно…
— Я вообще уже три года не пью. Ни мысленно, ни натурально — ты же знаешь. Врачи запретили.
— А я люблю выпить со своими персонажами, — говорит профессор. — Много нового от них узнаю….
Юрий Б. говорит, что перепил со всем окружением Петра Великого. Он знает десяток староевропейских языков, на которых говорили предки нынешних европейцев. И вот — нальет две рюмки, мысленно чокнется с историческим лицом, которое в данный момент изучает, и начинает беседовать и расспрашивать.
— Круче всего я выпивал с Виллимом Монсом! — смеется Юра. — Он мне много наговорил!
— Голландский посланник?
— Ну да. Любовник Екатерины, которому Петр велел отрубить голову и поставить на колу напротив ее спальни.
Вот такое изучение истории. Машина времени на дому.
У Юры выпуклые, как гантели, бицепсы на худощавых руках. Мы с ним одногодки — 1949-го, и я завидую его спортивной форме. Такими руками, наверное, Шерлок Холмс, не особенно напрягаясь, завязывал узлом кочергу в одном из рассказов. Он мастер спорта по спортивному пятиборью.
Когда профессорам в ельцинской России почти ничего не платили, он ходил по богатым баням и зарабатывал борьбой на руках — армрестлингом: его щуплая фигура вводила в заблуждение бандитских качков. Борьба на руках шла в положении лежа на животе, чтобы уровнять весовые преимущества состязающихся. Юра клал ухватистые бугристые руки охранников под вой толпы, и на него начинали делать приличные ставки. Главное было вовремя смыться с выигрышем и не давать банщикам засветить себя…
Года три назад мы с Юрой Б. и Александром Кушнером ездили выступать в город Волхов и побывали на Волховской ГЭС — пионере ленинского плана ГОЭЛРО. Там еще работают шведские турбины, установленные в двадцатых годах прошлого века. Весь персонал станции — 23 человека, включая водолаза. Водолаз чистит решетку верхнего бьефа от мусора и утопленников, которые обязательно бывают в Волхове, особенно много по весне — ладожские рыбаки с зимними удочками, гуляки в ботиночках и костюмах. Водолаз сказал, что по весне работа у него нервная. Без пол-литры день не заканчивается.
Слово «удобрить» помимо агротехнического значения имеет другой смысл — сделать человеческую душу доброй. Священник пел во время благодарственного молебна по поводу причастия. «И удобри наши души…»
Ветка рябины в синей вазочке на окне. Лучик солнца, как отблеск свечки, на деревянной стене. Теплый был день.
Звонила Таня Конецкая. Торопила со статьей для сборника воспоминаний о Викторе Викторовиче.
Конецкому я обязан многим. Если смотреть, прищурившись, из нынешнего времени в те далекие семидесятые, то Конецкий развернул меня, глупого, безвольного, пьющего, к правильной жизни, его путевые заметки спасли от уныния, показали, как надо писать.
Он был прав: «Истинная проза есть открытие для людей реальной возможности более достойной жизни».
Статью заканчиваю…
Герой нашего времен
… Чертовски трудно написать о знакомстве с Конецким так, чтобы было написано о Конецком, а не о себе рядом с ним. Ибо бес не дремлет, а подталкивает тебя примазаться к всенародно любимому писателю и нашептывает в самое ухо, чтобы ты немедленно сотворил воспоминания в стиле: «Вот мы с Виктором Викторовичем однажды…» Или еще круче: «Помню, Викторыч меня спрашивает: а как ты думаешь…» Но, чур меня, чур! Попытаюсь не сбиться с курса.
Не будет преувеличением сказать, что со времен Василия Теркина русская литература жила без народного героя. Героев-персонажей хватало, но ни один из них не стал любимым, с которым не тягостно и помолчать, и водки выпить, и попасть в переделку в штормящей Атлантике.
Герой-рассказчик Конецкого буквально с первой книги путевой прозы «Соленый лед» стал таким героем. Героем нашего времени. ‹…›
