Призываю приемную комиссию поддержать мою рекомендацию и проголосовать за прием в Союз писателей Дмитрия Николаевича Каралиса — интересного прозаика, в самом хорошем смысле делового человека, на которого можно положиться.
Виктор Конецкий
28 сентября 1991 г.
Позвонил Виталий Бабенко из Москвы: вчера вечером умер Аркадий Стругацкий. Не знаю, ехать ли на похороны? Похороны дело семейное, личное… От семинара несколько ребят собираются.
Добрый был человек, располагающий к себе и открытый к людям. На семинаре кинофантастики в Репине он объяснял почтенной публике, почему подписал сценарий плохого немецкого фильма «Трудно быть богом». Все ждали умных рассуждений или уклончивых оправданий.
— Меня вызвали в ЦК, Борис был в Ленинграде, и сказали, что если я не подпишу, то в кино нас больше никогда не пустят. Я испугался и подписал. — При этом он развел руками: судите, дескать, если хотите. И сел.
Нет, на похороны не поеду…
Недавно Максим всю неделю приносил двойки и замечания в дневнике. Я сказал: еще одно замечание, и я тебя выпорю.
Приходит грустный.
— Как дела?
— Придется, папа, тебе меня выпороть…
Вчера ездил на машине в институт водного транспорта. На моей бывшей кафедре тоска и уныние. В научно-исследовательском секторе осталось пять человек, вместе с начальником. Ирочка Ржаная, работавшая в моей группе на теме «Управление качеством», работает теперь на Миха — он ведет мою тему.
— Вот видишь, — сказала Ирочка печально, — продолжаем начатое тобой. — Она рисовала сетевой график. — Видно, у вас, весь класс такой — начальственный. Теперь твой друг у меня начальник…
— Я даже определение качества по ГОСТу помню, — похвастался я. И повторил засевшую в голове формулировку: — «Качество продукции есть совокупность полезных свойств продукции…» и далее по тексту.
Ирочка задумчиво улыбнулась и покрутила головой — ну ты даешь!
Больше десяти лет не был в институте. И нет уже нашего коллектива: молодежь разбрелась, предстарки оказались стариками, старики ушли…
И так грустно стало… И «Записки шута», повесть о кафедре, наверное, печатать не буду. Нет, не буду.
Сегодня приснилось, что я курю наркотики. Пытаюсь забалдеть, но не получается — наркотики, как я понимаю, липовые. И тут обман, думаю я.
Символический сон.
Литературное произведение — слепок души писателя. А что может слепиться, если на душе мрак и туман? Живешь рывками — от одного политического события к другому. Душа не на месте от всего бардака, который творится в отечестве. И трещина в душе у каждого порядочного человека.
Повесть про Чудникова забросил. Не христианская она по своей сути. Бесовская. Ошибка вышла. Н- да.
Бабенко сказал, что прах Аркадия Стругацкого развеяли с вертолета над Москвой. В этом принимал участие и наш «Текст», и сам Виталий. Такова, дескать, была воля усопшего.
На Дворцовой площади праздник в честь восстановления имени города. С вертолетов прыгали парашютисты и приземлялись около Александрийской колонны. Листовки памятные бросали с самолетов — тройка показывала фигуры высшего пилотажа над площадью.
Был фейерверк «Виват, Санкт-Петербург!»
А вечером Невзоров показал «Паноптикум», снятый с участием бомжей. Они по его заказу, в обносках и военной форме без погон, рвали палку колбасы и дрались…
Вернулся из Дубултов — ездил на семинар «Текста». Союз писателей в этом году не смог профинансировать семинар фантастов, и «Текст» подставил свое упругое плечо. Собрали человек сорок за свой счет.
Всё так же пьют и безобразничают коллеги.
Жил в номере один, потом приехал Алан Кубатиев, доцент, осетин из Фрунзе. Алан — симпатичный интеллектуал. Умник, но не умничает. В один из прошлых семинаров, когда на мой день рождения приехала Ольга, он оставил нам свой одноместный номер, а сам перебрался к Коле Ютанову.
Рассказывал про осетин, какие они были замечательные воины в древности. Осетинские танцы — это упражнения для воинов. Осетины делали кольчуги из копыт — в них вязла сталь топора и пики.
Купил на распродаже пионерский горн и барабан с палочками. Подарок Максиму на Новый год. Барабан — пять рублей, горн — девятнадцать. Цены в Латвии приемлемые и всего навалом.
Сегодня день рождения отца, ему было бы восемьдесят семь лет. И в церковь не сходил — кручусь с подготовкой к Круизу. Полное название «Первый международный конгресс писателей стран Балтийского моря». В форме круиза по всем балтийским странам на теплоходе с писательским именем «Константин Симонов». Должны отплывать из Петербурга в конце февраля и болтаться по Балтике две недели.
Шведский Союз писателей нашел деньги, и мы с Житинским, Мишей Глинкой, Виктором Максимовым, Сашей Бранским и еще несколькими писателями взялись за дело. Организовали акционерное общество «Балтийский путь». Житинский — президент, Глинка и я — вице-президенты.
Никогда не был вице-президентом. И президентом тоже.
Готовим символику Конгресса, буклеты, открытки, приглашения, обзваниваем Союзы писателей Балтики: Германию, Польшу, нашу Прибалтику, Финляндию (там три союза писателей), Швецию, Данию. Должно плыть 400 писателей, пресса, бизнесмены, гости и приглашенные люди.
И суетливая задумка не дает покоя — написать роман «Круиз». Приключений должно быть выше клотика.
Почти не пишу. Отделал рассказик на пятнадцать страниц «Зеленохолмский Алеф», отнес его сегодня в «Звезду». Потом заглянул к директору издательства «Советский писатель» — как там мой сборник прозы, стоящий в плане?
Боевая мадам. Недавно назначили. Начинала в издательстве корректором. Уже хорошо — грамотный человек.
— Давайте бумагу, мы вас издадим! Где у вас бумага, сколько, почем? Сейчас самое главное — бумага!
— За двести пятьдесят рублей гонорара вы меня издадите? Это несерьезно. — Я изображал усталого делового человека. — Я и сам могу себя издать, только у нас в издательстве ставки — 3500 рублей за лист.
— Ну, как хотите, как хотите…
Зазвонил телефон. За стеклом около телефона табличка: «Не нервничай. Начальство не имеет права нервничать» (В. И. Ленин).
— Да, я вас хорошо понимаю, — говорила она в трубку. — Нет, не можем. Не можем, говорю. Ваши рукописи издательство не заинтересовали. — И громко, раздражаясь: — Не нужны нам ваши рукописи. — И
