головой, но не отвел взгляда.
Неподалеку от Комавары инициат ордена ботаистов брат Суйюн стоял на палубе похожей барки и смотрел на ту же самую скульптуру. Для него каменный рельеф олицетворял нечто совсем другое — раскол братства, вызванный разногласиями в трактовке учения Ботахары. Изначально статуя изображала Владыку Мудрости в момент любовного соития, с расходящимися от его лица лучами Просветления — иными словами, постигнув Сокровенное Знание, Ботахара предавался радостям плоти. Ересь, страшная ересь!
В древности в этой самой долине члены религиозной секты, называвшие себя последователями Ботахары, проповедовали учение о Восьми Путях, считая плотские утехи восьмым способом достичь Просветления.
В анналах ботаистов рассказывалось, как не в меру рьяные последователи Истинного Пути уничтожили секту еретиков после длительной осады, что впоследствии привело к открытому столкновению между императором и братством ботаистов. Чонсё-Са не желал понять, что с приверженцами Восьми Путей расправился не орден ботаистов, а кучка фанатиков.
«Мы не раз переживали тяжелые времена, — думал Суйюн, — но Ботахара предупреждал, что Истинный Путь полон трудностей и обманов». Всему этому Суйюна учили, однако лишь теперь, после разговора с послушницей Тессеко, ему пришло в голову, что все эти догматы — не обязательно божественная истина. Лишь теперь Суйюн допустил, что они могут способствовать достижению корыстных интересов его ордена.
Получив пищу для размышлений, ум, решивший загадку Сото, упорно не желал отвлекаться от этой темы. Владыка Ботахара посвятил поискам истины всю жизнь и навлек на себя гнев верховных жрецов того времени. Будучи последователем учения Просветленного Владыки, Суйюн спрашивал себя, готов ли он повторить путь страданий, если того потребует истина.
Он поднял глаза на фигуры, слившиеся в объятиях, сладость которых не познал ни один монах. Смутные образы, вызванные еретическим изваянием, привели его в неприятное волнение. Прежде он боролся с подобным ощущением, умерщвляя плоть, как его и учили, но сегодня эти мысли и образы никак не давали ему покоя.
Глядя на каменных любовников, князь Сёнто не задавался вопросами религиозных догматов или истории, его внимание привлекали солдаты клана Хадзивары, которые стояли на открытых площадках, врезанных в гранитную скалу. Князь хлопнул в ладоши, и в следующий миг стражник уже пал перед ним на колени.
— Я желаю поговорить со своим духовным наставником, — объявил Сёнто. Стражник поклонился и исчез.
Князь видел, как солдаты в форме Дома Сёнто на легких лодках переправляются на песчаную косу, позади которой встали на якорь суда. Крутые утесы в ущелье Дендзи вырастали прямо из озера, так что эта коса была одним из немногих мест, где люди могли высадиться на берег. За песчаной полоской и рассыпанным по ней чахлым кустарником вздымались гранитные скалы — крепкие и неприступные, в пять десятков раз превышающие человеческий рост. Сёнто благоразумно предпочел взять узкую береговую полоску под свой контроль, чтобы уберечься от шпионов или вероломного нападения Хадзивары. Сёнто знал, что стражники, укрепившись на берегу, сразу направят ему подробное донесение. Он поднял глаза и в темном проеме гранитного окна разглядел двух солдат Хадзивары, которые показывали пальцами на песчаную косу. «Да, они увидят все, что мы делаем, — подумал Сёнто, — но только при дневном свете. Этого избежать нельзя. А пока хвала богам за темноту».
Суйюн поднялся на квартердек, и стражники приветствовали его низкими поклонами. Брат опустился на колени перед своим господином, по обычаю монахов дважды поклонился и застыл в ожидании. Сёнто взглянул на молодого инициата и, отбросив все формальности, перешел сразу к делу:
— Ну вот мы и столкнулись с первым препятствием.
— Все так, как и предполагали ваши советники. Каковы бы ни были планы Бутто, они вынуждены впустить вас в ущелье Дендзи. У них нет иного способа убедиться, что вы не ускользнете.
— Значит, вы согласны, что мы попали в настоящую западню, из которой так просто нас не выпустят?
— Да, мой господин, — бесстрастно ответил Суйюн.
Сёнто обернулся и посмотрел на каменное изваяние.
— Что вы можете мне сказать об отверстиях в статуе Безликих Любовников?
Монах ответил не сразу. Он долго рассматривал гранитный рельеф, словно ответ был написан на камне.
— Некоторые скульптуры использовались приверженцами Восьмипутья как храмы. За статуями находятся туннели, которые ведут в святилища и пещеры, пригодные для жилья. Сооружение служило отличной защитой от врагов. Проемы, которые мы видим, — отверстия для света и воздуха. Во время празднеств фигуры украшались золотой и пурпурной тканью, которую также вывешивали через окна. Кое- где для тех же целей были высечены узкие карнизы, но с тех пор прошло так много времени, что от них скорее всего не осталось и следа.
— Хм-м… — Сёнто рассеянно потер подбородок. — А где входы?
— Как правило, в таких сооружениях существовал только один вход. — Суйюн указал на вершину скалы. — Внутри под стеной есть ступени; они очень узкие и ведут к такой же узкой двери. Высоко над дверью расположено отверстие — достаточно большое, чтобы лить из него кипяток. Таким образом, вход надежно защищен.
Сёнто на секунду задумался.
— Откуда сектанты брали воду?
— Они пробурили колодец ниже уровня озера и получили воду. Высказывалось много предположений, как им это удалось. Насколько мне известно, колодец служил единственным источником воды, поэтому для них было жизненно важно, чтобы к нему не перекрыли доступ.
— Они поработали на совесть, — заметил Сёнто.
— Они жили в опасное время, ваша светлость.
Князь кивнул.
— С тех пор мало что изменилось. Благодарю вас, брат Суйюн. Когда стемнеет, я соберу военный совет. Будем рады, если вы присоединитесь к нам.
Монах поклонился и, не поворачиваясь спиной к князю, удалился. Сёнто остался в обществе стражников… и в полном одиночестве.
19
Лампы, подвешенные на бронзовых цепях, едва заметно покачивались в такт движению барки на слабых волнах. Девять генералов Сёнто в два строгих ряда сидели перед возвышением в одной из кают, расположенных в трюме судна. Слева от возвышения сидел брат Суйюн, справа — Каму и князь Комавара. Ждали молча и даже не шевелясь, глядя прямо перед собой на шелковую подушку, подлокотник и стойку для меча — все, что было на возвышении. Через открытый иллюминатор доносился плеск воды, ударявшейся в обшивку барки, огонь в лампе подрагивал от легкого сквозняка. Каждый думал о своем, каждый искал пути выхода из сложившегося положения.
Сёдзи справа от возвышения резко раздвинулись. Двое гвардейцев Сёнто вошли в каюту, преклонили колени и коснулись лбом пола. Члены совета сделали то же самое, оставаясь в такой позе, пока их князь и командующий не занял свое место на возвышении. Один из стражников поспешил к Сёнто, чтобы забрать у него меч и закрепить его в стойке.
Генералы снова сели и застыли в ожидании, но князь молчал. Погруженный в раздумья, он, казалось, никого вокруг не видел. Целый час он провел в безмолвии, и за все это время на лицах его подчиненных не дрогнул ни один мускул. Никто не посмел кашлянуть или пересесть поудобнее. Светильники качались из стороны в сторону, волны бились о борт лодки.
Наконец Сёнто повернулся к своему управляющему:
— Доложите о прохождении шлюзов Бутто.
Каму коротко поклонился.
— Корабли с вашими людьми и солдатами на борту благополучно прошли через шлюзы, ваша светлость. Последняя барка уже в водах озера. Осталось около тридцати судов, но там нет ни одного важного, для нас
