РИТА. Как это нечего, ну хоть что-то: я ведь никогда не была за границей. Ну, чем она знаменита, а?
ФРЭНК. Было довольно жарко…
РИТА. Нет, нет, я теперь не курю. А вы что, выпили?
ФРЭНК. Немножко.
РИТА. Понятно. А что вы тут писали?
ФРЭНК. Так, ничего особенного.
РИТА. Покажете?
ФРЭНК. Может быть… Может, когда-нибудь покажу.
РИТА. Стало быть, вы тут немножко писали, немножко выпивали. Что ещё вы делали?
ФРЭНК
РИТА. Что?
ФРЭНК. Представьте себе. Но разумеется, не из-за пригоревшего гарнира, не думайте. На самом деле всё произошло из-за оeufs en cocotte.
РИТА. Это что ещё такое?
ФРЭНК. Яйца, всего-навсего яйца. Дело в том, что матушка-природа, в великой мудрости своей, обрекла меня на нелюбовь к яйцам — в любом виде, будь то яйца en cocotte, то есть всмятку, или же яйца по-флорентийски, или по-бенедиктински, или всего-навсего вкрутую. Джулия утверждала, что природа совершила ошибку. Я настаивал на том, что природа всегда права. В результате этой дискуссии Джулия была вынуждена со мной расстаться.
РИТА. И всё из-за яиц?
ФРЭНК. Ну — скажем так, дискуссия о яйцах была лишь началом.
Так что, это основное событие, которым было отмечено наше пребывание во Франции. Так или иначе, каникулы закончились, вы вернулись, и даже Джулия тоже вернулась.
РИТА. Так она вернулась? И всё в порядке?
ФРЭНК. В полном порядке.
И теперь — у меня такое чувство, что мы проживём вместе всю жизнь. Во всяком случае, до той поры, пока ей не придёт в голову мысль изготовить oeufs a la crecy.
РИТА. Это что же, снова яйца, я слышала что-то такое от Триш.
ФРЭНК. Кто это, Триш?
РИТА. Ну Триш, мы с ней вместе снимаем квартиру. О господи, Фрэнк, неужели мы с вами так давно не виделись? Она переехала ко мне как раз перед летними каникулами.
ФРЭНК. Понятно. И что, оказалась хорошей соседкой?
РИТА. Колоссальной! Просто первый класс. Знаете, Фрэнк, у неё есть настоящий вкус, совсем как у вас, правда. У нас всё очень просто, только книги и цветы. Я хочу сказать вам, Фрэнк, сейчас самая лучшая пора в моей жизни, я это знаю, чувствую. Я даже начала ощущать себя молодой…
…такой же, как они там, внизу.
ФРЭНК. Но, дорогая моя, двадцать шесть лет вряд ли можно счесть старостью.
РИТА. Да, конечно, но я имею в виду, что я кажусь себе такой же, как ваши ребята — оказывается, я ещё способна это ощутить…
Да, совсем забыла…
Я ведь привезла вам из Лондона подарок — ничего особенного, но я просто подумала…
Вот.
Посмотрите — там есть надпись, читайте.
Смотрит, на Риту.
РИТА. Я решила, что это будет такой деликатный намёк.
ФРЭНК. Деликатный, говорите?
РИТА. Если вы захотите написать этой ручкой письмо или просто записку, у вас ничего не получится: вы прочитаете мою надпись и почувствуете себя ужасно виноватым — потому что не пишите стихов.
ФРЭНК
РИТА. Не стоит благодарности. Ну продолжим.
Так чем мы займёмся в этом семестре? Давайте начнём с какого-нибудь совершенно замечательного поэта. Пошли, проведём урок прямо там, внизу.
ФРЭНК
РИТА
ФРЭНК. На травке? Но никто в это время года не сидит на травке.
РИТА. Ещё как сидят…
— вот они, сидят и сейчас.
ФРЭНК. Ну так промочат себе задницу.
РИТА. Хорошо, мы можем сесть на скамейку.
Ну пошли.
ФРЭНК
РИТА. Но почему?
ФРЭНК. Я как Дракула. Испытываю отвращение к солнечному свету.
РИТА. Да ладно вам.
Как хотите.
Тогда давайте хотя бы откроем окно.
ФРЭНК. Ну если вам так хочется, валяйте, не смею мешать.
РИТА
ФРЭНК. Меня это нисколько не удивляет, моя милая. Его не открывали уже десятки