Карпатах, на Волынской и Подольской возвышенностях распространен бук европейский» [43, с. 238, 233]. «В СССР буковые леса растут (…) на равнинах юго-западных районов Украины и Молдавии. (…) В составе буковых лесов встречаются и другие породы: (…) местами тис, ель обыкновенная, пихта европейская, граб обыкновенный, дуб и др.» [44]. «Тис ягодный, или негной- дерево (Taxus bassata) растет в Беловежской пуще (Западная Белоруссия), Буковине (Западная Украина), Южном Крыму, на Кавказе. Хвойное вечнозеленое дерево высотой до 27 м и диаметром до 1,5 м. Теневыносливо. Живет до 2–3 тыс. лет. Его твердая прочная красновато-бурая древесина высоко ценится и используется в мебельном производстве и для токарных работ» [45].
Итак, бук, граб, пихта и тис в наше время растут непосредственно к западу от предполагаемой прародины индоевропейцев. На Левобережье этим деревьям, очевидно, не хватает влаги. Но шесть тысяч лет назад климат Левобережной Украины был значительно более мягким и влажным: «Ранняя часть голоцена характеризовалась потеплением, которое перешло около 8 тыс. лет назад в интервал, известный как «климатический оптимум» и продолжавшийся около 2,5 тыс. лет. В период оптимума средняя температура воздуха была выше современной, отмечена также повышенная увлажненность, в частности, в пустынях Сахаре и Раджастхане в Индии. О более высокой температуре говорят хорошо сохранившиеся индикаторы климата прошлого, в частности находки стволов деревьев, произраставших на берегах Северного Ледовитого океана в Сибири, в Гренландии и на острове Элсмир. Исландию в этот период наполовину покрывали березовые леса, которые сейчас занимают не более 1 % территории. В горах повысилась граница леса, а ледяной покров Северного Ледовитого океана сократился по площади почти вдвое по сравнению с современным. В Сахаре найдены остатки многих животных, которые могли жить только при наличии водоемов со стоячими и текучими водами, обнаружены остатки богатой растительности. (…) Климатический оптимум 5,5 тыс. лет назад сменился похолоданием» [46, с. 97–98]. — Но в это время индоевропейцы уже широко расселились со своей прародины.
Такая влажность климата на юго-востоке Украины в эпоху индоевропейского единства прямо подтверждается данными раскопок, в частности, в Надпорожье Днепра и в долине реки Молочной (Каменная Могила). Так, изучение ископаемого грунта «дает возможность сделать вывод о значительной влажности долины реки Молочной в эпоху позднего неолита — раннего энеолита. Не исключено, что подобные явления являются показателями значительной влажности степного климата, который, очевидно, именно в это время переживал атлантическую фазу своего развития» [59, с. 15]. «Условия климатического оптимума — наиболее благоприятное сочетание тепла и влажности — сохранялись в интервале от 8 до 5 тыс. лет назад» [306, с. 10].
Так что есть все основания полагать, что в эпоху климатического оптимума граница зоны распространения буковых лесов, граба, пихты и тиса проходила значительно восточнее, и эта территория включала в себя Левобережную Украину. Так было даже позднее: «В эпоху бронзы в степной зоне леса занимали широкие речные долины, поймы и террасы рек, а также значительные участки водоразделов. По Днепру были расположены преимущественно сосновые леса с грабом, буком, участками сосны и березы, а также отдельные участки с ольхой. В южной пограничной лесостепи на участке Днепра, Северского Донца, Орели, Самары росли пойменные леса с дубом, ясенем, кленом, ильмой, липой, грабом. На песчаниковых террасах преобладали сосна, береза, дуб, осина» [47, с. 367].
3.2. О методологии лингвистической реконструкции флоры и фауны
Из приведенного выше текста Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванова очевидно, что они в общем и не обращали на «аргумент бука» особого внимания. Пафос их аргументации иной: «Данные об индоевропейских названиях деревьев и растений (…), согласующиеся с характеристиками горного ландшафта индоевропейской прародины, локализуют ее в сравнительно более южных областях Средиземноморья в широком смысле, включая Балканы и северную часть Ближнего Востока». Само название главы их работы о реконструкции облика флоры и фауны индоевропейской прародины очень красноречиво: «Общеиндоевропейская флора и фауна как палеоботанические и палеозоологические указатели на соотнесенность индоевропейской экологической среды с зоной Средиземноморья — Передней Азии» [1, с. 866]. То есть они подгоняли решение задачи под изначально заданный ответ.
Причем методология исследовательской работы Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванова по этой ключевой проблеме, вежливо говоря, вызывает огромные сомнения. Можно сказать, что они излагают лингвистические факты вполне академично, на основе эрудиции, а вот выводы из них делают целиком произвольно, на основе некой загадочной интуиции. Анализ этими двумя уважаемыми исследователями общеиндоевропейской флоры и фауны, на наш взгляд, страдал двумя принципиальными методологическими недостатками.
Во-первых, Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванов часто делали на основании приведенных ими лексических фактов такие выводы, которые из этих фактов никак логически не следуют.
Приведем конкретную цитату: «От архаической основы *eĝ[h]i- 'змея' образовано название одного из видов 'ежа' как 'пожирателя змей': греч. έχινος 'ёж', осетин. wyzyn//uzun 'ёж', армян, ozni, литов. ežỹs, латыш, ezis, рус. ёж, древнеангл. igil, немец. igel 'ёж'. По-видимому, имеется в виду мангуст — животное, истребляющее ядовитых змей» [1, с. 526]. Кто объяснит, при чем здесь мангуст?! Причина подобного «ёжиконенавистничества» маститых ученых столь же очевидна, сколь и неблаговидна…
Или еще пример из области фауны: «Первичное индоевропейское название 'краба' в древних индоевропейских диалектах образовано от редуплицированной формы *k[h]ark[h] ar- со значением 'твердый', 'шероховатый'. Греч, καρκίνος 'краб', др. — инд. (из пракритов) karkata- 'рак', karka- 'краб', латин. cancer 'рак', русск. рак, слав. *rakŭ (с диссимилятивной утратой начального *k-)» [1, с. 533]. Обратим внимание: практически во всех языках основное значение этого слова — «рак». И только в греческом «Греч, καρκίνος 'краб'». Но на другой странице этой же самой книги Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванова читаем: «латин. cancer 'рак' < др. — инд. (из пракритов) karkata- 'рак', греч. καρκίνος 'рак'» [1, с.221]. Оказывается, и по-гречески это слово тоже значит «рак»!
Но Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванов во что бы то ни стало хотят доказать южный характер фауны индоевропейской прародины. А те, кто у них списывал, не слишком внимательны. Вот и пошли гулять по книжным страницам экзотические индоевропейские крабы и мангусты — вместо скучных раков и ежиков…
Второй принципиальный недостаток методологии Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванова — в том, что у них отсутствует прозрачный и очевидный критерий отнесения слов к общеиндоевропейской лексике.
Конкретная цитата: «Древнейший диалектный индоевропейский архетип слова *ŭe(i)ŭer- мог обозначать один из видов маленького древесного животного (…) Редуплицированная форма названия 'белки' или 'хорька' засвидетельствована в ряде «древнеевропейских» диалектов (в латинском, балтийских, славянских), а также в иранском. (…) Слово со значением 'белка' представляет «древнеевропейскую» лексическую и семантическую инновацию, к которой примыкает и иранский. Характерно, что иранский объединяется с той же группой древних индоевропейских диалектов в образовании лексико-семантических
