3.3. «Шакалы, леопарды, львы, обезьяны и слоны»
Между прочим, сами Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванов пишут: «Слово со значением 'слон', 'слоновая кость', как и рассмотренные выше названия 'леопарда-барса', 'льва', 'дикого быка-тура' и 'обезьяны', является, очевидно, ближневосточным миграционным термином, обнаруживаемым в ряде ближневосточных языков, в частности семито-хамитских» [1, с. 524]. Л. А. Лелеков задает резонный вопрос [133, с. 33]: «Говоря о распространении в праиндо-европейской фауне южных видов, Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванов включают в нее и слона. Однако сам Вяч. Вс. Иванов в 1977 г. убедительно показал, что индоевропейские названия слона порознь заимствованы извне и не восходят к единой праформе [135]. Откуда же под тем же самым пером возник праиндоевропейский слон в 1980 г.?»
А вот что пишет по этому поводу знаменитый востоковед И. М. Дьяконов: «Термин «слон», если я не ошибаюсь, известен в и.-е. языках только в греческом (έλεφαντ-), готском (ulblandus) и славянском (velblondū) со значением «огромный чудовищный зверь» — не только «слон», но и «верблюд»; вероятно, из списка реальных животных этот термин надо исключить. Термин для «обезьяны», несомненно, относится к заимствованиям, как и термин для «барса»; термин же *Hlouph-(e) kh- означал первоначально, надо думать, все-таки «лису», а не шакала; так что набор животных получается не столь уж экзотичным» [47, с. 14]. Это не говоря уже о том, что вши (и гниды), увы, были распространены среди абсолютно всех человеческих племен, и никак не могут доказывать «сравнительно южный характер экологической среды индоевропейской прародины».
Попробуем определить флору и фауну индоевропейской прародины, опираясь на приведенный Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Ивановым колоссальный фактический материал, но критически относясь к их методологии.
Итак, важнейшим деревом для индоевропейцев был 'дуб'. Также на их прародине были распространены 'береза', 'бук', 'граб', 'ясень', 'осина', 'ива', 'ветла', 'тис', 'сосна', 'пихта', 'вереск', 'роза' (шиповник), 'мох' (или болотные растения вообще). Кроме того, здесь рос 'орешник' — очевидно, обычный лесной орех, а не грецкий орех (привет от краба с антилопой): «греч. κάρυον 'орех' (в особенности 'грецкий орех'), καρύα 'ореховое дерево'; ср. греч. άρυα 'орехи', албанск. arrë 'орех', 'ореховое дерево', древнерусск. орěхъ 'орех', орěшие 'ореховые деревья', сербо-хорват. òrah; литов. riešutas 'орех', ruošutỹs 'ореховое дерево' riešutýnas 'орешник'» [1, с. 635]. Также можно с долей допущения восстановить названия для 'ели', 'вяза' и 'ольхи' [1, с. 633–635]. Большинство этих растений распространено на востоке Украины и сейчас. Исключение составляют бук, пихта, граб и тис. Но в эпоху индоевропейского единства здесь был более мягкий и влажный климат, подобный нынешней Западной Украине, где эти деревья растут и поныне.
По мнению П. Фридриха [232], в перечень основных праиндоевропейских названий деревьев входила также 'липа' [133, с. 33]. В состав общеиндоевропейской флоры следует включить также 'клён' это общеславянское слово родственно литовскому klẽvas, македонскому κλινότροχον, древнеисландскому hlynr, кимрскому kelyn, древне-корнуольскому kelin [259, с. 247].
«Будь индоевропейцы уроженцами Передней Азии, они непременно обожествили бы не только дуб, но и кедр, кипарис, самшит. Но даже чудеса реконструкции бессильны засвидетельствовать их знакомство с царственными видами переднеазиатской флоры, столь пышно воспетыми в памятниках шумеро-семитских литератур» [133, с. 33].
Общеиндоевропейских названий травянистой растительности Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванов не приводят. Но вот С. А. Старостин приводит такие термины, как 'камыш'/'тростник', 'дикий лук'/'чеснок' и 'кормовая трава' — последний термин был, очевидно, важен для скотоводов [268, с. 121, 124]. Кроме того, из словаря М. Фасмера можно сделать вывод об общеиндоевропейском происхождении таких слов, как пырей (польск. perz, лужицкий pyŕ, нововерхненем. мест. Pyritz, англосакс, fyrs, а также греч. πυρός 'пшеница', 'зерно пшеницы', др. — инд. pūras 'пирог' [247, с. 419]), папоротник (праславянский *paportь, литовский papartis, древневерхненемецкий farn, ирландский raith (*prati-), греческий πτερίς [247, с. 202]), лилия (укр. лiлея, польск. lilia, нем. Lilie, латин. lilium, греч. λέριον [259, с. 497]), тёрн (укр. терен, праслав. *tьrnъ, др. — индийск. tŗnam 'трава, стебелек', готск. þaúrnus 'терн, колючка' [248, с. 48–49]) и, вероятно, омела [247, с. 139].
В общеиндоевропейской фауне были представлены 'волк', 'медведь', 'леопард', 'лев', 'рысь', 'лиса', 'кабан', 'олень', 'лось', 'дикий бык' ('тур'), 'заяц', 'мышь', 'рак', 'муха', 'змея', 'орел', 'журавль', 'ворон', 'тетерев', 'дятел', 'зяблик', 'гусь', 'лебедь'. В этот список должны быть добавлены 'ястреб', 'дрозд', 'воробей', 'скворец', 'удод', 'утка', 'лосось', 'оса', 'шершень', 'червь', 'насекомое', 'муравей' [1, с. 537, 541, 536, 543, 534, 527]. Должны быть также внесены в этот список 'белка' [342], 'хорек', 'ёж', 'бобр', 'выдра' (см. выше), а также 'крот': «Особая культовая и ритуальная значимость 'мыши' и 'крота' как священного животного в индоевропейской традиции, связывающая их с погребальными обрядами и обрядами исцеления, уходит корнями в доисторическую древность» [1, с. 532]. Кроме того, относительно 'змеи' известны две отличающиеся друг от друга формы *ang[h]oi- и *og[h]oi-. Причем форма *ang[h]oi- часто связана со значением 'угорь' [1, с. 526]. Вполне допустимо считать, что одно из этих слов обозначало неядовитых 'ужей' (и угрей), а другое — ядовитых 'гадюк'.
Также, по-видимому, были два разных названия для дикого быка 'тура', вымершего в XVII веке родоначальника домашних коров, и для 'зубра': «Общее название 'дикого быка', 'тура' *t [h]aŭro- засвидетельствовано по основным древнейшим индоевропейским диалектам. (…) Можно было бы связать с тем же древним словом особый вариант *st[h] eŭro-: авест. staora- 'крупный рогатый скот', готское stiur 'бык', др. — исл. stjorr 'бык', др. — англ.
