6.2. Индоевропейские правители Шумера
Наконец, в-четвертых, сохранились прямые письменные свидетельства присутствия индоевропейцев в городах Шумера. Это прежде всего знаменитая шумерская поэма о верховном жреце (и правителе) города Урука Эн- Меркаре (Владыке Меркаре) и правителе Аратты. Между прочим, поэма — самая длинная из обнаруженных в Шумере эпических поэм, первое произведение подобного жанра в, истории мировой литературы [83, с. 35–36].
Аратта — город где-то далеко, «за семью горами», туда нужно было идти через Элам (города Сузы и Аншан). «Аратта — реальный город, расположенный на Иранском нагорье, с которым у Урука были торговые отношения» [78, с. 169, 306]. Судя по тому, что оттуда доставляли лазурит, это был город где-то на востоке Ирана или в Афганистане — лазурит в Шумер доставляли из Афганистана [78, с. 84]. Его иногда отождествляют, в частности, с древним городищем Шахри-Сохте в долине реки Гильменд на границе Ирана, Афганистана и Пакистана [224, с. 113; 228].
Вроде бы большинство исследователей согласно с тем, что название «Аратта» имеет древнее индоевропейское происхождение. Так, в частности, считали Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванов [1, с. 1325]. Сравним с древним названием Северной Индии «Арьяварта» — «обитель ариев» [88, с. 443]. И.-е. корень *ar-(t[h]o-) передает понятия, связанные с законом и справедливостью. Так, авестийское (древнейшее иранское) arsta- значит именно 'закон', 'право', 'священное право' [1, с. 810]. Сами Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванов считали, что Aratta может быть этимологизировано как *ar-t[h]- 'воды', 'река', т. е. как «страна реки» [1, с. 1325]. Наконец, стоит вспомнить и.-е. корень *ar(ĭ)o- со значениями 'господин', 'хозяин', 'друг', 'благородный', 'свободный', 'гость' и происходящие от него названия Ariana 'Иран' и Ériu 'Ирландия' [1, с. 755]. Индоевропейский характер Аратты неопровержимо проявляется и в том, что в данной шумерской поэме содержится древнейшее упоминание лошадей в клинописных текстах: на лошадях перевозят грузы именно в Аратте [225, с. 208].
Сюжет поэмы состоит в том, что правитель и верховный жрец Урука Эн-Меркар направляет посла к правителю Аратты с требованием дани — золота, серебра и лазурита (драгоценного синего камня). Предварительно он заручается поддержкой богини Инанны, которой обещает построить роскошные храмы. Эн-Меркар грозит Аратте, что разрушит и опустошит город. Правитель (верховный жрец) Аратты почему-то приходит в смятение и обещает прислать золото, серебро и лазурит, но взамен предлагает прислать из Урука много зерна. Эн-Меркар действительно направляет в Аратту караван с зерном, но его правитель отказывается за него платить как обещал. Тогда правитель Урука еще минимум дважды посылает в Аратту послов с угрозами, и в итоге Аратта действительно присылает богатые дары [83, с. 31–40].
С. Крамер рассказ об этой истории назвал «Международные отношения: первая «война нервов»». Вопрос, который почему-то не задали себе шумерологи: а как, собственно, Эн-Меркар собирался «разрушить и опустошить» Аратту? Из текста явно следует, что не военной силой: ведь «посланцу слов» царя по дороге туда нужно перейти через семь «сверкающих гор», при этом городу Сузам и горной стране Аншан в соседнем Эламе он должен был «смиренно поклониться» И «словно мышка пройти в пыли и прахе» [83, с. 38]. Вряд ли такую дорогу через сильный Элам одолело бы войско Урука: ведь чтобы разрушить Аратту, ему сначала пришлось бы завоевать Элам. Неужели верховный жрец Аратты был настолько нервным и пугливым, что не понимал этого?
Эн-Меркар приказывает своему гонцу передать царю Аратты именно заклинание: «заклинание Нудиммуда ему скажи» [225, с. 208]. Совершенно очевидно, что Эн-Меркар собирался разрушить Аратту одной лишь силой слов, своим проклятием: «Град его, словно голубя дикого, с дерева я сгоню, словно птаху, из гнезда выхвачу! Как раба купленного, убью! Как во граде разрушенном прах его соберу! Аратта — на ней проклятие Энки! Инанна против нее восстала!» [83, с. 39]. Иначе говоря: «Дайте денег (золота, серебра, лазурита), а не то прокляну!»
Прямые этнографические параллели этой ситуации сохранились именно в индоевропейском мире, особенно у кельтов Ирландии. Ирландская традиция — единственная, в которой во многом уцелели черты древнейшего индоевропейского жречества. Например, в саге «Битва при Маг Туиред» рассказано о том, как при дворе короля Бреса обидели филида (священного поэта) Корпре — подали ему лишь три черствые лепешки и уложили в темной каморке без ложа. Наутро, «проходя по двору, молвил Корпре: «Без пищи, что явится быстро на блюде, без молока коровы, в утробе которой теленок, без жилья человечьего в темени ночи, без платы за песни поэтов пребудет пусть Брес. — Нет отныне силы у Бреса». И это было правдой, ибо ничего, кроме пагубы, не знал он с того часа. Вот первая песнь поношения, которую сложили в Ирландии» [91, с. 37]. Исследователи отмечают: «Так называемая «сатира» филида, или, иначе, песнь поношения, могла буквально порушить общественное положение лица, против которого была направлена, не исключая и лиц королевского достоинства. (…) Один из коннахтских поэтов, Фланд, сын Лонана, получил даже прозвище «сын дьявола» за то, что разбогател, постоянно угрожая ирландцам своими сатирами» [91, с. 15].
Но в таком случае испуг верховного жреца Аратты («сердце жреца затрепетало, смешались мысли») можно объяснить лишь тем, что и он, и Эн-Меркар принадлежали к единой культурной традиции и даже к единой социальной группе. Иначе говоря, Эн-Меркар был по происхождению тоже индоевропейским жрецом. В тексте поэмы содержатся прямые указания на это. Посол обращается к верховному жрецу Аратты: «Ты скажи, что я должен ему ответить, ему, семени священному с лазуритовой бородою! Тому, кого могучая корова вскормила в стране чистых обрядов, тому, кто вознесся из почвы Аратты, кто в загоне священной коровы чистым молоком ее вскормлен, кто верховным жрецом в Куллабе, стране Сутей великих (богов? — И.Р.) назначен, Эн-Меркару, сыну Уту» [83, с. 39]. Упоминание о «молоке чистой коровы» очень схоже с древнейшими иранскими и арийскими жреческими обрядами, вообще с представлениями о том, что коровы — самые «чистые» животные. Отметим, что об Эн-Меркаре сказано, что его «могучая корова вскормила в стране чистых обрядов». В то же время «Страна чистых обрядов» в данном тексте — постоянный эпитет Аратты [225, с. 208].
В другом месте об Эн-Меркаре говорится «жрец-правитель верховный, с гор-каменьев сияющих светлым сердцем (богини) Инанны избранный» [83, с. 36]. Сравним: «Характерна шумерская пиктограмма, обозначающай раба, которая может быть прочитана как «человек гор, чужак»» [86, с. 114]. Исключительно характерно также шумерское-слово AN.ŠU KUR.RA 'лошадь' = 'горный осел' [121, с. 66]. Т. е. лошадь — это «осел с гор». Скорее всего, с тех же самых, с каких пришли в Шумер его древние правители. В шумерском письме знак «осел» служил детерминативом для «лошадей», «мулов» и даже для «верблюдов» [175, с. 190]. Получается, что лошадь — «иноземный осел».
Вообще при написании этой работы несколько раз поражался древности ряда жаргонных слов и выражений. Так, сравним шумерское определение иностранного «с гор» с нашим из-за бугра. Сравним также отразившиеся в древнейшей гидронимии индоевропейские слова *k[h]leŭo- «слава» и *laŭ- «добыча» [1, с. 834, 884] с жаргонными словами клёвый и лавэ.
