созданным. Зрелище немного сумасшедшее. Горы, синие и белые, нарисованы мощными мазками прямо на настоящем небе, на их нарисованных отрогах шумят живые и нарисованные деревья, и среди них бродят вперемежку живые, игрушечные и туманные звери, ступая по цветам, вышитым на траве. А внизу, в горной котловине — настоящий ветер подымает на озере стеклянную рябь, и чьи-то почти невидимые руки играют теплым песком. А чуть поодаль из бумажных домов выходят живые джеты с живыми лицами и облачными руками — иногда, впрочем, наоборот. А иногда вообще непонятно, как может полупрозрачное нечто нести на себе тяжесть настоящей одежды. То, что Иллари принял за татуировку, внезапно оказалось бабочкой; она вспорхнула со смуглого плеча и улетела. Улетела к Деревьям. Иллари невольно задержал дыхание: деревья цвели. Нежная плоть лепестка туманно-прозрачная, как розовые и бледно-синие облака, но причуды памяти джета тут не при чем, она такая и есть. Зато прожилки, несущие сок... Иллари только дважды в жизни видел золото, но мягкий его блеск, несравнимый с суровой красотой бронзы, тихое веселье его сияния он запомнил навсегда. Вот так и выглядят прожилки. Словно по ним радостно струится расплавленное золото. Словно гроздь солнечный лучей обнимает и пронизывает кусочки облаков. И запах... ну, тут уже никаких сомнений. Так пахнет талисман джета. Удивительный аромат. Его мерцание просветляет мысли и проясняет чувства, и ничего, ничего, ничего на свете не может быть лучше и прекрасней. И я никогда, никогда его не забуду...
— Еще бы, — подтвердил Иллари. — Такое не забудешь.
— Эти деревья и сделали Джетевен Джетевеном, — тихо произнес джет, не в силах оторваться от мысленного созерцания.
...Когда-то мастера самых разных искусств и ремесел просто приходили в долину: те, кто там побывал, утверждали, что нигде больше так хорошо не думается и не работается. И они говорили сущую правду. Что-то было такое в самом воздухе затерянной долины, что освежало душу и укрепляло ее, отчего зрение и слух становились ясными и веселыми, а руки — умными и уверенными. Постепенно лучшие искусники Иматравы начали селиться в Джетевене, а потом и рождаться там. Воздух долины золотил кожу пришельцев и делал лиловыми глаза здешних уроженцев. Их стало легко отличить в любой толпе, и лиловая глубина под густыми ресницами становилась чем-то вроде знака цеха или гильдии, только означала она не профессию, а качество овладения ею, невероятный уровень мастерства. Правда, тем, кто слишком долго прожил под сенью деревьев Джетевена, отчего-то приходилось трудновато, когда они возвращались в обычный мир, а уроженцы долины и вообще чувствовали какую-то тяжесть в мыслях и на душе, покидая родные места. Но особенного внимания на такие мелочи никто не обращал. Словом, все шло замечательно, мастерство джетов и слава их мастерства росли день ото дня — и так до тех пор, пока джетов не начали попросту резать на улицах.
— Почему? — поинтересовался Иллари.
Джет взглянул на него с нескрываемым восхищением.
— Ты так и не понял, господин? До сих пор? — спросил джет замирающим от восторга голосом. — Вот это да!
— И что тут такого? — хмуро осведомился Иллари. — Мало ли чего я не понимаю?
— Ммм, — джет восторженно замотал головой. — Такое может не понять либо круглый дурак, либо гений.
— И кто же я, по-твоему? — на всякий случай спросил Иллари, дабы знать, стоит ли ему обижаться.
— Думаю, гений. Нет, ну это я и раньше знал, но чтобы настолько! Чтоб не понять такой простой вещи! Любой нормальный средний человек догадается мигом.
— Похоже, я круглый дурак, — вздохнул Иллари. — Теперь я совсем уже ничего не понимаю.
— Ты не понимаешь зависти, — ухмыльнулся джет. — Мне ты, к примеру, ни в чем не завидовал.
— А что, надо было?
Джет хихикнул.
— Но зачем? — удивился Иллари.
Джет рассмеялся в полный голос.
— Во имя всех солнц, праведных и неправедных! Откуда я знаю, господин? Но ведь завидуют же люди, понимаешь?
— Не очень, — признал Иллари. — Но видеть такое доводилось.
— Ну, вот, — обрадовался джет. — Обыкновенная зависть. Слишком умный, слишком много умеет, а я — нет.
— Да кто тебе мешает? — удивился Иллари.
— Ууй! — взвыл джет. — Это же я не о себе, господин. Это я для примера. Я этого и сам толком не понимаю, просто знаю, что так бывает. В общем, начали резать. Конечно, урожденного джета просто так за шкирку не возьмешь, но если кучей... В общем, вдали от Джетевена началось истребление. Это раньше наши мастера бывали по всей Иматраве. На памяти одного поколения джеты прекратили путешествия. Зависть от этого, правда, меньше не стала. Мало того, что слишком умные, так еще и сидят на своих познаниях, как собака на сене.
— Нелогично, — пожал плечами Иллари.
— А когда это зависть вообще бывала логичной? — парировал джет.
Иллари не нашел, что ответить, и промолчал.
— Зато так было безопасней. До всей этой истории...
Иллари ощутил болезненный толчок. Укор совести. Принадлежит он не ему, а джету, и направлен странным образом на события многовековой давности.
— Глупости, — резко оборвал он поток чувств джета. Что бы там ни было, ты не можешь отвечать за эту кучу праха. Все это было в совершенно лохматой древности.
— А тебе, господин, не доводилось чувствовать себя неловко, прочитав в семейной хронике, как кто-то из твоих дальних предков свалял дурака? — ехидно спросил джет.
— Бывало, — усмехнулся Иллари. — Давай, рассказывай дальше.
...А дальше вышла история совершенно уже непотребная. Окрестным владыкам требовались войны, и воинов они получили. Отменной джетской выучки. Вот только принимал тогда Джетевен в обучение, чтобы не навлечь на себя еще и гнев соседей, кого попало. Всех. Образовалась изрядных размеров банда, не желающая более получать перепадавшие им кусочки пирога. Им захотелось весь пирог целиком. Не такое уж безумное хотение: во внешнем мире некому было им противостоять. Чтобы обезопасить себя окончательно, орда вторглась в Джетевен, чтоб расправиться с бывшими учителями. Ценой немалых потерь уничтожить захватчиков удалось, но объяснить соседям, что Джетевен неповинен в их злодеяниях, не сумел даже тогдашний Мастер Слов — маг, чтоб было понятнее. Да и строго говоря, обучались они в Джетевене, и вина на нем лежала, притом немалая.
— Вот тогда-то Джетевен закрылся окончательно, — хмуро подытожил джет. — Ну, почти окончательно.
В мыслях Иллари промелькнуло нечто неприятное и противоестественное, вроде тюрьмы, выстроенной из драгоценных камней. Джет, оставив строительный материал в неприкосновенности, мысленно же подправил видение, изменив тюремную камеру на пыточную; по малахитовым разводам потекли красные струи. Иллари вздрогнул.
— А еще, господин, вот так, — горько улыбнувшись, джет поверх кровавых потеков швырнул ковры и скатерти, разложил ножи палача среди столовых приборов и пригласил пирующих. — Вот теперь похоже. Не сразу, конечно. Поначалу оно было вроде и неплохо.
Поначалу было вроде замечательно. Никто не резал мастеров; реальность не вынуждала их делать поправку на дурака. Они общались только с себе подобными. Они дышали своим воздухом и никаким другим. На памяти одного поколения небывалое мастерство стало сказочным.
— И никто так-таки и не попытался встать над другими? — усмехнулся Иллари. — Вот это, я понимаю, идиллия.
— А вот на этот счет есть закон, — живо возразил джет. — Тогда его и приняли.
— Какой закон может помешать человеку изучить все подряд, да так, чтоб ему никто из мастеров одного — двух ремесел не мог противостоять? Хватило бы ума, а прочее...
