что отличает Иисуса, воплощающего в Себе идею Сына Человеческого, каковая, как справедливо считалось, и была средоточием Его самосознания. Следует добавить, что образ Сына Человеческого вобрал в себя не только одни эти ветхозаветные мотивы и что он связан со Священным Преданием множеством внутренних нитей.
Так, в ответе Иисуса на вопрос о том, является ли Он Мессией, Сыном Благословенного, мы слышим отзвуки Книги пророка Даниила (Дан 7) и Псалма 109: Иисус называет Себя тем, Кто сидит «одесную» Отца, как говорится в Псалме о грядущем Царе-священнике. Вспомним слова Иисуса о том, что Сын Человеческий будет отвержен «старейшинами, первосвященниками и книжниками» (Мк 8:31), — слова, в которых мы обнаруживаем вкрапления из Псалма 117, где говорится о камне, «который отвергли строители» и который «соделался главою угла» (Пс 117:22); это, в свою очередь, отсылает к притче о злых виноградарях (Мк 12:1—12), в которой Господь повторяет то же слово — «отвергнуть», чтобы возвестить Свою смерть и Воскресение, равно как будущий Новый Завет. Связь с притчей о злых виноградарях обнаруживает тождество «Сына Человеческого» с «Сыном возлюбленным». Не забудем, наконец, Книги Премудрости, где описывается противостояние «богохульников» — «праведному»: «Если этот праведник есть сын Божий, то Бог защитит его и избавит его от руки врагов. <…> Осудим его на бесчестную смерть, ибо, по словам его, о нем попечение будет» (Прем 2:18, 20). Фолькер Хампель считает, что слова Иисуса об искупительной плате восходят не к пятьдесят третьей (10–12), а к сорок третьей главе Книги пророка Исайи (3) и к Притчам (21:18), что лично мне представляется неубедительным (см. Schnackenburg 1993, 74). Бесспорно одно: прямая связь устанавливается лишь с пятьдесят третьей главой Книга пророка Исайи, остальные же тексты лишь показывают, что этот фундаментальный образ включен в широкий контекст, входит в разветвленную систему внутренних связей.
Для Иисуса Закон и пророки составляли неразрывное целое, и это целое, как Он неоднократно говорил Своим ученикам, определяло всю Его жизнь. Он рассматривал Самого Себя и Свои поступки как связующее начало этого целого, которое проясняет общий смысл. Иоанн выразил это в Прологе к своему Евангелию, сказав, что Сам Иисус есть «Слово». «…Все обетования Божии в Нем „да“», — говорится во Втором послании к Коринфянам святого апостола Павла (2 Кор 1:20). В загадочном словосочетании «Сын Человеческий» находит свое слитное выражение обозначение самой сути Иисуса, Его послания и Его бытия. Он происходит от Бога, Он Сам — Бог. Но именно благодаря этому — благодаря тому, что Он принимает человеческое бытие, — Он приносит подлинную человечность.
«Ты <…> тело уготовал Мне», — говорит Он Отцу, как сообщается в Послании к Евреям (Евр 10:5), что звучит как парафраз Псалма 39, где мы читаем: «Ты открыл мне уши» (Пс 39:7). Здесь это означает, что послушание, а не жертвы и приношения выражает «да» по отношению в Слову Божию. И вот теперь Тот, Кто Сам есть Слово, обретает тело, предстает человеком от Бога и принимает на Себя все человечество, возвращает его в Слово Божие, делает его «слухом», обращенным к Богу, и, следовательно, «послушанием», в котором примиряются Бог и человек (2 Кор 5:20). Он Сам становится истинной «жертвой», Тем, Кто в послушании и в любви отдает Себя целиком и полностью, возлюбив «до конца» (Ин 13:1). Он приходит от Бога и устанавливает истинное человеческое бытие. И если первый человек был и остается «земным», то Он, как говорит Павел, «второй человек», «последний Адам» — человек «небесный», «дух животворящий» (1 Кор 15:45–49). Он приходит как «Он», и одновременно Он — новое «Царство». Он — не сам по себе, не один, Он собирает нас всех и делает вместе с Собою «одним», дабы мы были «одно во Христе» (Гал 3:28), новым человечеством.
То, что пророк Даниил прозревал в дальних далях в виде собирательного, обобщенного образа («как бы Сын человеческий»), обретает лицо, становится личностью, но эта личность, действуя «за многих», выходит за пределы индивидуума и вбирает в себя «многих», становится со «многими» одним телом и одним «духом» (ср. 1 Кор 6:17). Это и есть то «следование Ему», к которому Он зовет нас: призыв войти в новую человечность и тем самым в новый союз с Богом. Обратимся снова к словам апостола Павла: «Каков перстный, таковы и перстные;[75] и каков небесный, таковы и небесные» (1 Кор 15:48).
Само словосочетание «Сын Человеческий» мы встречаем только в речи Самого Иисуса, но новый образ единения Бога и человека, который за ним встает, проходит через весь Новый Завет. Эта новая человечность, проистекающая от Бога, и составляет то главное, что объединяет последователей Иисуса Христа.
В начале этой главы мы уже говорили коротко о том, что необходимо различать именования «Сын Божий» и просто «Сын» (без определения); оба они разного происхождения и имеют разное значение, притом что в процессе кристаллизации христианской веры их значения нередко сближались и переплетались между собой. Поскольку этот вопрос достаточно подробно изложен мной в книге «Введение в христианство» («Einführung in das Christentum»),[76] я позволю себе здесь ограничиться лишь самыми общими соображениями, касающимися понятия «Сын Божий».
Словосочетание «Сын Божий» восходит к политической теологии Древнего Востока. В Египте и в Вавилоне царь носил титул «сына бога»; ритуал восхождения на трон символизировал собой «произведение на свет» сына бога, которое представлялось египтянам действительно неким таинственным божественным процессом, в то время как в Вавилоне, похоже, к этому «действу» относились более трезво и видели в нем скорее правовой акт, акт божественного признания, своего рода «усыновление». Эти представления были восприняты затем Израилем, где они, в существенно измененном виде, стали частью вероучения. Так, в Книге Исхода говорится о том, что Сам Бог велел Моисею сказать фараону: «И скажи фараону: так говорит Господь [Бог Еврейский]: Израиль есть сын Мой, первенец Мой; Я говорю тебе: отпусти сына Моего, чтобы он совершил Мне служение» (Исх 4:22–23). Народы входят в большую семью Бога, Израиль — «сын- первенец» и потому особенно близок Богу и наделен всеми теми привилегиями, которые причитались в древности «первенцу» на Востоке. С усилением Давидова Царства древневосточная идея божественного происхождения верховного правителя была перенесена на царя Сиона.
В «слове Господа», услышанном пророком Нафаном, возвещается непоколебимость дома Давида и говорится: «Восставлю после тебя семя твое, которое произойдет из чресл твоих, и упрочу царство его. <…> Я буду ему отцом, и он будет Мне сыном; и если он согрешит, Я накажу его жезлом мужей и ударами сынов человеческих; но милости Моей не отниму от него» (2 Цар 7:12–15; ср. Пс 88:27–28, 37). Именно на этом строится ритуал возведения на трон царей Израилевых, о котором мы читаем и в Псалме 2: «Возвещу определение: Господь сказал Мне: Ты Сын Мой; Я ныне родил Тебя; проси у Меня, и дам народы в наследие Тебе и пределы земли во владение Тебе» (Пс 2:7–8).
Приведенные выше тексты проясняют три существенных момента. В первую очередь они показывают, как привилегия Израиля быть первенцем Бога обретает свое конкретное выражение в образе царя, который олицетворяет собой особое достоинство Израиля. Это, в свою очередь, говорит о том, что древняя идеология царствования, строившаяся на мифологическом представлении о божественном зачатии, уступает здесь место теологии избранности. «Зачатие» означает теперь «избрание»; в акте восхождения на трон выражается в сжатой форме акт избрания Богом, в котором Бог делает Израиль и олицетворяющего его царя Своим «сыном». Кроме того, обращает на себя внимание то, что обещание господства над народами (образ, восходящий к великим царям Древнего Востока) явно несоразмерно с реальной властью царя Сиона. Он всего-навсего мелкий правитель, обладающий весьма шаткой властью, которая заканчивается в конечном счете изгнанием и затем, хотя и восстанавливается на короткое время, остается зависимой от более могущественных правителей. Вот почему пророчество о Царе Сиона с самого начала неизбежно облекалось в слова надежды на Царя
Уже в раннем христианстве эти слова были перенесены на Иисуса — считалось, что в Его Воскресении и воплотилось это пророчество. Согласно тексту Деяний Апостолов, Павел, излагая события Священной истории, которые подводят к Христу, говорит, обращаясь к иудеям, собравшимся в синагоге в Антиохии Писидийской: «Обетование, данное отцам, Бог исполнил нам, детям их, воскресив Иисуса, как и во втором
