магазинов Блюмингсдейла — ничего не поделаешь, выбора не было.
И кто не был сражен под корень пышущей здоровьем и молодостью Флинг из передовой в 'Харперз базар': Флинг в Афинах (классическая Флинг), в Париже (Флинг-француженка), в Шотландии (Флинг- горянка), неуловимо напоминающая юную Одри Хэпберн — манекенщицу из фильма 'Забавное лицо' с участием Фреда Астора?
'Мало иметь лучшую в мире парфюмерию, — говаривал Карл Джозеф, — надо ее еще и ПРОДАТЬ'.
И она ее сейчас продавала.
Недели борьбы за рекламу и реализацию продукции сказались на Гейл. Она заработала мигрень, а однажды утром с ужасом обнаружила, что понесла еще одну, самую страшную для парфюмера утрату — лишилась обоняния. Баззи Коэн как-то рассказывал ей о таком. Парень, которого он представил, уверял, что не различил запах тухлятины в разморозившемся холодильнике и чуть не отправился на тот свет. Опасная штука! Баззи и получал кучу долларов от этого пациента за то, что вывел его из стресса, когда парень потерял одно из удовольствий жизни! Ведь тот утратил способность ощущать запах волос жены после душа, лишился всех запахов своего детства; запаха крема для загара, запаха свежеиспеченного домашнего хлеба, миндального пирожного, а заодно счастья узнать новые запахи этого мира — запах новых духов или сладко-молочный аромат новорожденного младенца. И люди еще полагают, что утрата обоняния — наименьшая из потерь! Г…о бульдожье! Она еще удерживалась от того, чтобы не сказать это словечко вслух всей этой кингменовской своре, предвкушающей момент, когда они смогут окончательно воцариться в ее личном домене.
Это было гениальное озаренье — привлечь для презентации духов его жену! Собственно, Энн Рендольф Беддл сама, с изяществом и великодушием истинной леди, предложила свои услуги: она готова приложить все силы, если только это поможет ее мужу… 'Стать более внимательным к ней, чем сейчас', — закончила про себя Гейл. При всех своих обидах на Кингмена, урезавшего ей бюджет, Гейл не могла не признать размах и энергию его благотворительницы-жены — тем более лестную, что вся эта филантропия осуществлялась за счет его же кармана, — для того, чтобы привлечь к мужу внимание всего Нью-Йорка, взиравшего, как небрежным росчерком пера направо и налево жертвуются гигантские суммы, и все под лозунгом: '
— Удачи всем! — резко сказала Гейл, обращаясь к своим сотрудникам, похожим на зомби. — Если презентация получится и попадем в самое яблочко, пишите заявления о повышении окладов. И кладите на мой стол.
Все засмеялись, резко и грубовато, будто, стоя в строю, услышали команду 'Вольно!'. Только Ох-Уж- Этот-Боб что-то недовольно пропыхтел себе под нос. Гейл сняла с плечиков висевшее прямо в кабинете платье от 'Донна Кейран' и стала надевать его через голову.
— Эй, кому-нибудь пришло в голову пригласить Джона Лидса? — крикнула она, как только ее лицо показалось над кокеткой черного вязаного платья.
— Пришло ли в голову? — отозвалась от двери Линн Беббит. Джон Лидос был самым могущественным человеком в индустрии ароматов, издателем косметической библии — рекламной газеты 'Бьюти энд фэшн'. — Пришло ли в голову пригласить?
Голос ее эхом прокатился по пустому коридору офиса — было уже шесть часов вечера.
— Если на то пошло, то у меня с ним сегодня свидание.
И скопом они отправились в 'Плацу' — на презентацию новоиспеченной продукции 'Кармен' и новоиспеченной подружки Кингмена — Флинг.
Взрывы смеха вырывались из блестящих лимузинов и взбегали вверх по устланной коврами наружной лестнице отеля 'Плаца'. Через крутящиеся медные двери — а они повидали за свою жизнь немало волнующихся дебютанток, спешащих на танцевальный вечер, новобрачных, шагающих на свои роскошные первые в жизни свадьбы, туристов, вселяющихся в недавно реконструированные комнаты! — валили внутрь участники бала, которым пришлось раскошелиться за приглашение на ужин и право первыми в мире вдохнуть волнующий аромат духов и одеколона 'ФЛИНГ!' Здесь, на подступах к 'Плаце', вечер был в самом разгаре.
Поджарые, как гончие, женщины в элегантных атласных платьях или в сенсационных юбках-баллон — новинка от Скази — в сопровождении швейцаров пересекали недавно переделанный холл: стилизованный под эпоху короля Эдуарда, он придавал отелю сходство со средней руки дворцом одной из стран Восточной Европы. Под его медной остроконечной кровлей, определяющей архитектурный облик Пятой авеню между Пятьдесят восьмой и Пятьдесят девятой улицами, собирались сливки нью-йоркского общества, и с этими людьми следовало считаться. Скульптура женщины в центре пулитцеровского фонтана в сквере перед 'Плацой' — символ Изобилия, и та стушевалась перед толпой роскошно разряженных дам, между которыми сновали похожие на черные запятые джентльмены в смокингах.
— Милая!
Величавая миссис Элвуд Апмен Холл, элегантная старуха восьмидесяти лет, выгнув шею с семью нитками алмазов пополам с жемчугом, помахала в воздухе наманикюренными артистическими пальцами, приветствуя миссис Эстор. Две женщины, наклонившись друг к другу, символически поцеловали холодный осенний воздух около мочки уха партнерши, исполняя неизменный ритуал, обязательный для представительниц их клана при встрече на официальном мероприятии. Сегодня был четверг, и Гейл все рассчитала правильно. Первые леди Нью-Йорка, известные деятельницы благотворительности еще не успели выехать за город на уик-энд, и торговля золотыми и шафрановыми пригласительными билетами на бал около 'Плацы' шла вовсю — барышники заламывали за них такую цену, будто речь шла о золотых пасхальных яйцах работы Фаберже.
А 'Плаца' была уже переполнена.
— Как это мило со стороны Беддлов организовать такую грандиозную штуку для поддержки Исторического общества!
И миссис Паттерсон указала лорнетом в сторону зала, наполненного сверканием сотен тысяч конусообразных свечек, пока миссис Гест, ее собеседница, осматривала зимний сад, разбитый по проекту знаменитого Ренни. На длинных, до пола скатертях, подвязанных огромными, размером с 'фольксваген', черно-шафрановыми бантами из атласа, стояли букеты желтых, белых и шафрановых роз, только что привезенных в спецконтейнерах. Прислуга из пуэрториканцев и официанты — явно не без примеси шотландских кровей — разносили по залу тортинки с икрой и фужеры с шампанским, предлагая их как потомкам первых голландских поселенцев из команды Питера Стьювезанта, так и тем, чьи предки проплывали в бухту Нью-Йорка уже мимо Статуи Свободы, не подозревая, что их дети и внуки удостоятся чести присутствовать на благотворительном вечере в отеле 'Плаца'.
— Попробуй, Билли, это мняка!
Оутси Уоррен, жена председателя 'Мидленд Маринз Бэнк', бесцеремонно запихнула в разинутый рот супруга треугольную тортинку с икрой. Она поймала его за беседой с бывшим госсекретарем США, которому по дороге в Новый Свет и Белый Дом уж точно пришлось проплыть мимо Статуи Свободы. Оутси не доверяла всем, кто родился вне Америки, если только речь не шла о персоне королевской крови или знаменитом модельере. И поскольку Нью-Йорк всегда слыл тиглем по переплавке приезжей швали, то и она предпочитала большую часть времени проводить в штате Коннектикут, лишь изредка составляя компанию мужу в его деловых поездках или при посещении мероприятий с участием 'старой гвардии', таких, каким был сегодняшний бал Исторического общества. В данном случае интересы совпали, и она оглядывала зал, отмечая про себя тех, кто может представлять хоть какую-то ценность для ее мужа, а попутно предвосхищала момент, когда получит в руки флакон с новым ароматом — будет что подарить себе на Рождество или на Пасху. Чтобы не выглядеть, как мешочница, пришедшая в 'Плацу' за парфюмерным товаром, она взяла с собой плоский ридикюль — излюбленный ею образец дамской сумочки.
— Тысячу раз говорила Фелиции — поминальные свечи и ничего больше. Эти конусы — они же все
