ароматами, доступными корням и листьям, чтобы их было много. И они не способны прорасти рядом с древом, иначе весь мир окажется заполнен лишь переплетенными ветвями, и корни раздробят все горы. Плоды живут, ожидая своего часа, но далеко не все из них сохраняют всхожесть, превращаясь в волшебных существ, скрываясь под диковинными личинами. Лишь немногие из них способны распознать место, где может вырасти новое древо и повести за собой остальных. И все же уже то, что они есть, делает мир прекрасней и необычней.
Но когда букашки открывают проходы в корнях, они умудряются потащить с собой и ароматные дивные плоды. Лишь там, за горой может прорасти любой из волшебных детей древа, но только один из них. И будет ли новое древо плодоносить, хватит ли нездешних соков, чтобы оно выросло таким же огромным и всевластным, никто не знает заранее. Но там, где есть плоды, есть и древо, ниоткуда прекрасные существа, порожденные самой жизнью, не берутся.
Муравей не может видеть всего дерева, постичь его размеры, осознать сущность. Лишь маленькое дупло, куда вместе с капельками смолы падают крупинки странных частиц почвы и воздуха из-за грани, доступно его взору. Но и этого достаточно крошечной твари, чтобы почувствовать себя властелином мира, забывая, порой, что лишь аромат цветов и их волшебная пыльца сделали его почти всемогущим…'
Я переворачиваю последнюю страницу древней рукописи — дневника одного из прошлых смотрителей, посвященных в тайну Библиотеки. Дневника, хранившегося вдали от посторонних глаз, где-то в недрах тщательно оберегаемых моим домо каткомб. Дневника добровольно отданного Максу за то, что они с Велкалионом сумели самостоятельно раскрыть секрет происхождения Библиотеки. Или происхождения мира. Я провожу пальцами по покоробившемуся переплету, потом — по резной тумбе стола. Долго невидяще смотрю в пространство огромного зала.
— Значит, ты — просто дерево… Феи — цветы, драконы — плоды… А мы — твои муравьи… — произношу я вслух.
— И ты — самый любимый из всех муравьев, — отвечает мне Библиотека голосом, от которого у меня мгновенно учащается дыхание, гулко бьется сердце. Голосом сочащимся магией сексуальности. Голосом Велкалиона.
Убью! Во мне поднимается застилающая глаза алой пеленой волна злости.
— Замолчи! — кричу я.
— Нет, — вкрадчиво отвечает Библиотека. — Ты хотела узнать — ты узнала. Ты хочешь слышать — и слышишь.
— Я не хочу! Не хочу!
— Врешь. Ты хочешь много, очень много, но еще не понимаешь, что можешь получить практически все, если просто поверишь в то, что уже имеешь.
— Чего ты хочешь от меня?.. — я уже не кричу — хриплю и стенаю, с ужасом и стыдом понимая, что мой собственный голос — голос обезумевшей от страсти женщины, вот-вот потеряющей контроль над собой.
— Того же, что и ты, Марта, того же, что и ты. Я всего лишь хочу, чтобы почва моя была плодородна, воздух вокруг — животворен. Я хочу от тебя того же, чего хочу от Велкалиона, от Риоха и Джесси, от Питера и Шеты. Я хочу вашей любви, Марта. Потому что только от вашей любви зацветают мои цветы, множа магию в этом мире. Потому что только ваша любовь поможет мне пробить новые скалы, новые преграды между мирами, пустить новые корни, посеять новые семена жизни и волшебства в иных реальностях…
Она продолжает говорить, увещевать, объяснять, а я пытаюсь вразумить себя, поверить, что со мной говорит само Мироздание, отдавая себя на откуп моим чувствам. Но во мне нет ничего кроме этих чувств, не осталось разума и понимания. Я только слышу голос, волшебный голос самого желанного в мире мужчины. Моего вороного эльфа с близоруким взглядом всевидящих изумрудных глаз. Рассеянного гения с сильными руками и блуждающей улыбкой. С печалью во взгляде. Не простившего. Потерянного для меня. И я зажимаю ладони между коленями, до крови кусаю губы, но нет ничего, кроме пожара в теле и неизбывной боли в сердце.
— Замолчи! — подвываю я сквозь зубы. — Заткнись, пенек трухлявый! Сорняк межмировой! Буратино безмозглый!
И она вдруг обрывает фразу на полуслове, обиженно всхлипывает, так что я ощущаю ее растерянность от моего непонимания, обиду, занозу предательства, что только что сама загнала ей в душу. Если у бесчувственного дерева есть душа.
— Я все же буду надеяться, что ты поймешь, — рыдает она голосом моего возлюбленного.
И все проходит. Только я обнаруживаю себя не в своем убежище, а в кабинете. И в голове моей полная тишина.
Сижу на окраине буковой рощи и рисую луг внизу. Солнечно, а я рисовала этот луг под солнцем уже много раз. Но сегодня есть кое-что, что мне особенно важно запечатлеть. Библиотека, похоже, сменила гнев на милость, я уже чувствую ее, но все же она еще дуется, наказывает меня за срыв, лишая любимых привычных благ Смотрительницы. Поэтому я вздрагиваю, когда слышу над ухом:
— Привет, Марта!
Мой дом не пожелал сообщить мне о госте, а легких эльфийских шагов я не слышала, увлеклась.
— Привет, Зантар! — и тут же удивляюсь: — Ты один? А Где Кант?
— В Сентанене, с Гретхен, — эльф выглядет серьезным и напряженным.
— Что-то случилось? — настораживаюсь я.
Зантар садится по правую руку от меня, срывает травинку, некоторое время жует ее, глядя в даль. Я терпеливо жду.
— Марта, ты согласишься разделить со мной тысячелетие? — выпаливает он вдруг.
— Не-а! — честно отвечаю я.
— Я так и думал, — понуро вздыхает этот дурачок.
— Но ведь попробовать-то стоило, — подбадриваю я его.
— Угу… — не слишком воодушевленно соглашается Зантар. — Вот и Кант так сказал.
— Твой брат — провокатор, — хмурюсь я.
— Нет, — он качает головой. — Он был прав. Марта…
— Что?
— Я, наверное, и не хотел, чтобы ты согласилась.
— Я знаю, — улыбаюсь я.
— И не обижаешься?
— Нет.
— Кант, наверное, тоже знал, — произносит он помолчав. — Потому и посоветовал.
— Не расстраивайся, — я легонько треплю его по голове. — Ты еще встретишь ту, что станет для тебя единственной.
Зантар усмехается и кивает. Потом наклоняется и легонько чмокает меня в щеку.
— А ты, Серебряная леди, уже встретила. Не упусти теперь.
И, прежде чем я успеваю влепить ему затрещину за слишком длинный язык, вскакивает и убегает. Я тихо смеюсь и снова берусь за карандаши. Но успеваю сделать всего лишь несколько штрихов, как слышу и сразу узнаю тяжелую поступь кентаврийского воина.
— Приветствую тебя, вождь! — не оборачиваясь, говорю я.
— Здравствуй, фейри. Не помешал? — Марк опускается на траву рядом со мной.
— Я всего лишь рисую, Марк. И обдумываю несколько жизненно важных вопросов.
— Каких же? — усмехается он.
— Например, как скоро у тебя появятся внуки с чудесным антимагическим геномом, — я киваю вниз, на луг, где резвятся двое кентавров. На бумаге они никак не получаются у меня такими же живыми и счастливыми.
Марк долго смотрит на сына и Шету.
— Мне даже трудно представить, в каком долгу я перед тобой, фейри, — вздыхает он.
— Брось! — отмахиваюсь я. — Лучше не тормози и приведи, наконец, Гатеррад в Конвент. Доставишь удовольствие и мне, и Библиотеке, и Равновесию.
