полицейскому, было правдой.
Возвращаясь в комнату по коридору, я думала о том, куда подевался Йохен. И тут я услышала его голос – тихий, почти неслышимый, – шедший из гостиной. «Должно быть, он проник туда после того, как мы вышли», – подумала я и заглянула в комнату через щель. Малыш сидел на диване с книгой на коленях. Но не читал, а разговаривал сам с собой и делал руками движения, будто раскладывал воображаемую кучку фасоли или играл в невидимую настольную игру.
Я, конечно, тут же, ощутила всепоглощающий, почти невыносимый приступ любви к сыну, усилившийся тем, что я подглядывала за ним исподтишка, а он и не знал, что я его вижу, а потому никого не стеснялся. Йохен отложил книгу и пошел к окну, все еще бубня себе под нос, но теперь уже замечая все вокруг: и в комнате, и за окном. Что он делал? Что происходило у него в голове? Какой писатель сказал, что настоящая, самая содержательная часть человеческой жизни проходит под покровом секретности? Я понимала Йохена лучше любого другого живого существа на этой планете, и все же в каком-то смысле, в какой-то степени у этого бесхитростного ребенка уже начала развиваться та скрытность, присущая подросткам, юношам и взрослым, ведь непрозрачный занавес возникает даже между самыми близкими людьми. А если взять, к примеру, мою мать, подумала я с кривой усмешкой, так это был даже и не занавес, а толстое шерстяное одеяло. Небось она обо мне думает точно так же, решила я и громко кашлянула, прежде чем войти в гостиную.
– А кто это был? – спросил Йохен.
– Детектив.
– Детектив? А что ему было нужно?
– Он сказал, что разыскивает опасного грабителя банков, которого зовут Йохен Гилмартин, и спросил, не знаю ли я такого.
– Мамочка!
Он рассмеялся и несколько раз ткнул в меня пальцем – сынишка всегда делал так, когда ему действительно было весело или когда он сильно сердился. Однако мне было не до смеха.
Я вышла в коридор, взяла телефон и позвонила Бобби Йорку.
В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ Лукас Ромер позвонил Еве Делекторской ближе к середине ноября. Однажды утром она занималась в офисе «Трансокеанской прессы» разраставшимися словно снежный ком материалами, вызванными ее статьей о военно-морских учениях, – каждая газета в Южной Америке опубликовала этот материал в том или ином виде, – когда Ромер позвонил и предложил встретиться на лестнице у входа в музей «Метрополитен». Она доехала на метро до Восемьдесят шестой улицы, а потом прошла по Пятой авеню, перейдя на другую сторону от громадных жилых домов ближе к Центральному парку. Было холодно, и дул ветер, Ева натянула шляпку на уши и закутала шею шарфом. Осенние листья шуршали по тротуару (хотя здесь она научилась выражать это другими словами, по- американски), а продавцы каштанов уже стояли на перекрестках. Время от времени, пока Ева шла в сторону громадного здания музея, до нее доносился солено-сладкий запах дыма от их жаровен.
Ева увидела Ромера, ждавшего ее на ступенях; он был без шляпы и в длинном сером плаще, которого она раньше на нем не видела. Ева счастливо улыбнулась, снова вспомнив о двух днях на Лонг-Айленде, проведенных вместе. Быть в ноябре 1941 года в Нью-Йорке, встречаться со своим возлюбленным на ступенях музея «Метрополитен» казалось ей сейчас самым нормальным и обычным в мире явлением. Однако нельзя было забывать о суровой реальности: сегодня утром она прочитала в газетах, что немцы наступали на Москву. И на фоне этого их свидание с Ромером выглядело полным абсурдом и сюрреальностью. «Мы можем быть любовниками, – говорила Ева сама себе, – но мы к тому же еще и разведчики: поэтому все вокруг совершенно не такое, как нам кажется».
Ромер спустился по ступенькам ей навстречу. Ева разглядела его хмурое, серьезное лицо, и ей захотелось поцеловать его, ей захотелось немедленно отправиться в гостиницу на другой стороне улицы и весь день заниматься там любовью – но они даже не коснулись друг друга; они даже не пожали друг другу руки. Он обошел ее сбоку и показал на парк.
– Пойдем, прогуляемся.
– Как хорошо увидеться с тобой. Я скучаю.
Ромер посмотрел на нее так, будто хотел сказать: мы просто не можем разговаривать друг с другом подобным образом.
– Извини, – спохватилась Ева. – Прохладно, не так ли? – И быстро обогнала его у входа в парк.
Ромер ускорил шаг и догнал ее. Какое-то время они молча шли рядом по тропинке. Он первым прервал молчание, спросив:
– Не хочешь погреться немного под зимним солнцем?
Они нашли скамейку, смотревшую на небольшую лощину и какие-то камни. Мальчик бросал палку собаке, но та отказывалась бежать за нею. Поэтому мальчик шел за палкой сам, нес ее к собаке и бросал снова.
– Под зимним солнцем?
– Это просто курьерская поездка по заданию Британского центра координации, – пояснил Ромер. – В Нью-Мексико.
– Если все так просто, то почему они сами не сделают это?
– После «бразильской» карты они хотят выглядеть крайне «кошерными». Их слегка беспокоит, что ФБР наблюдает за ними. Поэтому они спросили меня, не мог бы кто-нибудь из «Трансокеанской прессы» выполнить это задание. Я подумал о тебе. Но если ты не хочешь, то вполне можешь отказаться. В этом случае я попрошу Морриса.
Но Еве очень захотелось поехать. И она знала, что Ромер знал, что ей захочется.
Она пожала плечами.
– Вообще-то, я не против.
– Не воображай, что я делаю это ради твоего удовольствия, – сказал Ромер. – Я просто знаю, что ты отлично справишься с этим заданием. Это все, что им нужно. Ты заберешь пакет и передашь его кому-то, после чего вернешься домой.
– Кто меня будет «вести»? Не Центр?
– Тебя будут «вести» в «Трансокеанской прессе».
– Хорошо.
Ромер протянул ей клочок бумаги и приказал выучить наизусть все, что на нем написано. Ева внимательно все прочитала и вспомнила господина Димарко, который учил ее в Лайне приемам мнемотехники.
– Телефонный код остался прежним? – спросила она.
– Да, во всех вариантах.
– Куда мне отправляться после Альбукерке?
– Тебе сообщат. Это будет в Нью-Мексико. А может быть, в Техасе.
– А потом что?
– Возвратишься сюда, а дальше – все как обычно. Это займет у тебя три-четыре дня. Немного погреешься на солнышке, посмотришь ту часть страны. Очень интересно.
Он протянул руку и сплел свои пальцы с ее.
– Когда я снова увижу тебя? – спросила Ева тихо, отворачивая лицо. – Мне понравилось в «Наррагансетт инн». Может, съездим туда еще раз?
– Боюсь, что вряд ли. Это трудно. Обстановка накаляется. В Лондоне уже сходят с ума. Похоже, все… вышло из-под контроля.
– А что с Золотом?
– Золото для нас – как луч солнца в дождливый день. Очень пригодился. Да, кстати: эта операция, в которой ты принимаешь участие, называется «Корица». Ты – Шалфей.
– Шалфей?
– Ты знаешь, как в Центре любят саму процедуру. Обязательно заведут папку и напишут на ней: «Корица. Совершенно секретно». – Он засунул руку в карман и достал оттуда толстый конверт светло- коричневого цвета.
