– У меня к вам огромная просьба, – сказала она.
– Ах да, я понимаю, – разочарованно произнес он упавшим тоном. – Чем я могу вам помочь? Написать вам рекомендательное письмо, поручительство?
– Не одолжите ли вы мне сто долларов? – попросила Ева. И объяснила, что у нее возникли непредвиденные расходы и что она не может ждать, пока получит зарплату в Англии.
– Обратитесь в свой банк, – сказал он немного сухо, явно обидевшись. – Я уверен, что там вас выслушают.
– У меня нет банковского счета, – объяснила она. – Я вышлю вам деньги из Англии. Мне просто нужны деньги здесь, сейчас, до моего отъезда.
– Вы в сложном положении, как принято говорить? – Господин Комо и сам чувствовал, что цинизм ему не к лицу.
– Нет. Мне просто нужны деньги. Срочно.
– Это солидная сумма. Вы не думаете, что мне нужно дать хотя бы какие-то объяснения?
– Я ничего не могу объяснить.
Комо не сводил с нее глаз, и Ева поняла, что он мысленно говорил ей, что существовал более легкий путь: «Оставайся в Оттаве, узнай меня поближе, мы оба одиноки». Но она в ответ на его взгляд не послала ему никакого утешения.
– Я подумаю, – сказал Комо и встал, застегивая пиджак. Он снова превратился в государственного функционера, принимающего у себя нерадивого подчиненного.
На следующее утро на ее столе лежал конверт с пятью двадцатидолларовыми купюрами. Ева почувствовала странный букет эмоций: благодарность, облегчение, стыд, утешение, смирение. «Никогда никому не верь, ни единой душе на этой земле, кроме, – подумала она, – таких вот Витольдских и Комо».
До 18 января Ева успела дважды поменять гостиницу. Она забрала свои билет и документы из бюро путешествий в министерстве. Билет и проездные документы были выписаны на имя «Мэри Аттердайн». Только после этого Ева позволила себе впервые подумать о будущем по-настоящему: что ей делать, когда она сойдет с корабля, куда она поедет, кем станет? Англию – Лондон – вряд ли можно было назвать ее домом, но куда еще ей ехать? «Лили Фитцрой» ждала ее в Баттерси. Вряд ли Ева могла сейчас поехать во Францию и попытаться найти отца и мачеху, что бы там с ними ни случилось. Сначала должна была окончиться эта война, но до конца еще очень и очень далеко. Нет, Лондон и Лили Фитцрой были ее единственным вариантом, по крайней мере на ближайшее время.
12
САВАК
ЮГ СПРОСИЛ, не хочу ли я выпить еще – я понимала, что мне не стоило соглашаться (к этому времени я уже достаточно выпила), но, конечно же, сказала «да» и энергично направилась вместе с ним в неряшливый тусклый бар «Капитана Блая».
– Можно мне еще и пакетик орешков, пожалуйста? – бодро спросила я угрюмого бармена. Я опоздала и пропустила раздачу еды на втором этаже – порезанный кусками французский батон с сыром, колбаса в тесте, яйца по-шотландски и пирожки со свининой – углеводы, хорошо поглощавшие алкоголь. Так случилось, что орешков не оказалось, у них был только хрустящий картофель в пакетиках, причем только «соленый с уксусом». Я согласилась и на «соленый с уксусом». Мне фактически даже захотелось ощутить горько-соленый вкус во рту. Я только что заказала уже пятую порцию водки с тоником, и мне было понятно, что домой на своей машине я уже не поеду.
Юг передал мне мою водку, а следом – пакетик с картофелем, держа его между большим и указательным пальцами.
– Sante,[45] – сказал он.
– Будем здоровы.
Беранжер оседлала стул за его спиной и собственнически, как мне показалось, обняла парня одной рукой. Она приветственно мне улыбнулась. А у меня рот был набит картофелем так, что я не могла вымолвить и слова. Для «Капитана Блая» она выглядела слишком экзотично, эта Беранжер, и я почувствовала в ней сильное желание уйти отсюда.
– On s'en va?[46] – жалобно спросила она Юга.
Юг повернулся к ней, и они тихо обменялись репликами. Я дожевала свой картофель – на то, чтобы съесть весь пакетик, мне, если не ошибаюсь, потребовалось три секунды – и отошла в сторону. Хамид был прав: совершенно очевидно, что между ними все уже произошло; Юг и Беранжер – союз Пти При и Фуррор де Монте-Карло – и прямо под моей крышей.
Я оперлась на стойку бара и, медленно цедя водку из стакана, обвела взглядом погруженный в табачный дым паб. Мне было хорошо; я находилась на том уровне опьянения – в той критической точке, на том перевале – когда нужно решать: продолжить или отступить. На приборной панели уже зажглись красные тревожные огни, но самолет еще не вошел с ревом в смертельное пике. Я оглядела толпу в пабе: почти каждый спустился сюда сверху из снятого зала сразу же, как там закончились еда и выпивка (бутылочное пиво и вино с откручивающимися пробками). Все четверо преподавателей Хамида были здесь вместе со студентами, которых они обучали одновременно с ним, включая небольшую группу инженеров из компании «Дюзендорф». В основном, как оказалось на этот раз, это были иранцы и египтяне. Атмосфера вокруг царила самая веселая – много шуток отпускалось по поводу предстоящего отъезда Хамида в Индонезию. Он добродушно выслушивал их, улыбаясь в ответ спокойно, почти застенчиво.
– Привет, можно тебя угостить?
Передо мной стоял худой высокий парень в выцветших джинсах и джинсовой футболке из варенки, с длинными темными волосами, усами и бледно-голубыми глазами. Я как раз находилась на грани между трезвостью и опьянением и раздумывала, какое из этих двух состояний выбрать. Насколько я могла определить, незнакомец выглядел чертовски привлекательно. Я показала ему свою водку с тоником, подняв стакан.
– У меня есть, спасибо.
– Возьми еще. Они закрываются через десять минут.
– Я здесь с другом, – сказала я, указывая рукой со стаканом на Хамида.
– Жаль, – ответил парень и исчез.
Я пришла в паб с распущенными волосами, в новых узких джинсах, ультрамариновой футболке с глубоким вырезом и рукавами-фонариками. На ногах у меня были сапоги на платформе. Я ощущала себя настолько высокой и сексуальной, что, наверное, могла понравиться себе самой… Я позволила этой иллюзии согревать меня еще какое-то время, прежде чем заставила себя вспомнить, что мой пятилетний сын остался с бабушкой, и поняла, что не хочу ехать за ним с похмелья.
Хамид появился в баре и присоединился ко мне. Он был в своей новой кожаной куртке и васильковой рубашке. Я положила ему руку на плечо.
– Хамид! – с поддельным ужасом воскликнула я. – Я не могу
– Мне и самому не верится.
– Не могу поверить.
– И я тоже. Мне так грустно. Я надеялся, что…
– Почему они посмеиваются над тобой?
– Ох, индонезийские девушки, сама понимаешь. Очень предсказуемые.
– Очень предсказуемые. Очень предсказуемые мужчины.
– Ты хочешь еще выпить, Руфь?
– Спасибо. Возьми еще водки с тоником.
Мы сели на табуреты в баре и подождали, пока нам нальют. Хамид попросил себе лимонада – и до меня неожиданно дошло, что он совсем не пил алкоголя, будучи мусульманином.
– Я буду скучать по тебе, Руфь. По нашим урокам – не могу поверить, что не буду больше приходить в твою квартиру по понедельникам. Шутка ли – больше трех месяцев, ты понимаешь: два часа в день, пять дней в неделю. Я посчитал: мы провели вместе больше трехсот часов.
– Вот это да! – воскликнула я вполне искренне, но потом подумала и сказала: – Но вспомни, у тебя было
