Убеждение крепло, набирало звонкую силу, и он парадоксальным обра-зом шагал быстрее, сжимая в карманах кулаки. Кленовый парк тихо нас-лаждался упадком. На проволочных ветвях болтались ржавые звезды. Безжалостный, холодный мир…
Валера остановился, зажмурился, вдохнул до предела.
Так нельзя. Куда я иду?
В плече ожил и забился точечный источник боли, как маячок. В унисон ухало запертое дыхание. Несколько дней назад, когда мир еще окрашивали лихорадочные цвета надежды, Валера вот так же, полной грудью, втягивал конопляный дым… Под веками заметались огоньки, повело голову. Надо подумать спокойно, не торопясь. Да и куда торопиться? Он потерял равно-весие, качнулся. Сейчас утихнет.
Рядом зафырчал мотор. По закрытым глазам махнули фары, и знакомый голос…
…хлопнувшей дверцы. Мотор оживился, убежал прочь. Валера перебрал ногами – икры затекли. Мысленный взор скользил вдоль дорожки со ско-ростью поспешного пешехода. Силуэты кленов корчилось от неизбежных при моделировании искажений. Он зачем-то играл в детскую игру: на про-гулке в уединенном месте, желательно в лесу, следует остановиться, зак-рыть глаза и дальше двигаться понарошку, не сходя с места, на лету изобре-тая пейзаж, повороты тропинки, иногда дождик, хутор или волнующую встречу – а потом проверять, сравнивать свой вариант с божьим, почти всегда в пользу первого. Сейчас, учитывая неполную трезвость и долгое от-сутствие практики, получалось весьма неплохо: слева за кустами уже мель-кали теплые светляки окон, некая расфокусированная пристань, куда он мог бы, в принципе, направиться, если бы не нудная необходимость конструировать сложный узор бытовых деталей.
Дорогу внезапно заступил человек – выломился из зарослей, как шаль-ная птица. Валера даже испугаться не успел, обошел впритирку, только взглядом зацепил: белые глаза, дула ноздрей, зубы веером. Глянцевые поте-ки на черной щеке. Галстук-клинок, костюм нараспашку. Что-то знакомое. Принц? Человек трупной походкой удалялся прочь, в мешанину теней: хрупкий, мерзкий. Так и хочется ему башку разбить.
А, бог с ним! Провались в болото этот мир, этот прелый ноябрь…
Не открывая глаз, Валера выронил липкий камень. Сделал наугад нес-колько шагов. Наступил в мягкое, остановился.
И сразу дохнуло теплом. И раздался мерный скрежет.
Перед ним в серой хмари лежал холмистый пустырь. Блестели в жухлой траве стальные прутья, замшево зеленел бетонный угол. Слева направо ти-хо отъезжал прогал, сквозь который виднелся знакомый кадр – ночной сквер с фонарями. Что-то лязгало за ближайшим бугром, куда Валера нес-пешно дрейфовал, хотя ноги не двигались. Да и глаза, если разобраться, ос-тавались закрыты. Из-за бугра выставился зверь – раскоряка-бегемотик, улыбающийся ротик, говнометик под хвостом, кожа лопнула крестом на массивной серой ляжке, обнажив металлические блестящие шатуны.
Валера понял, что зверь предназначен ему. Или он предназначен зверю. И еще он с необъяснимой грустью подумал, что прогал с ночным сквером и уютными фонарями уезжает от него навсегда. Сквозь прозрачные веки он видел, что стоит на краю замшелого диска, медленно вращающегося против часовой стрелки. Впереди в траве виднелась круговая щель граница с не-подвижной землей. Справа и слева, если повернуть голову до отказа, мож-но было заметить еще две фигуры – неподвижные и, судя по всему, челове-ческие, образующие вместе с Валерой вершины вписанного в диск равнос-тороннего треугольника. Детали их облика скрывал туман, лишь угадыва-лось, что правый человек – сутулый, с чем-то красным на голове – вроде бы двигал диск, отталкиваясь ногой, как самокатчик, а левый, одетый в кра-сивый костюм, травил из спины светло-зеленую паутинку, цепляясь за холм, под которым сидел зверь-бегемот.
Расклад напоминал карусель, вращению которой человек в бандане по-могал, а красавчик безуспешно препятствовал.
Бегемотик приближался, зуб в улыбке обнажался, поршень в заднице иг-рал, и Валера заорал детским голосом – рвануться, убежать, – но шевели-лась только голова, а ноги будто окаменели. Красавчика, насколько можно было разобрать, тоже поразила неподвижность. Ему повезло еще меньше: выходящая из спины паутинка растягивалась, тщетно пытаясь задержать карусель, а существо, поджидавшее у второго холма, выглядело много хуже веселого бегемотика – бледный великан в балахоне, с блестящим ятаганом, искривленным в виде буквы Гэ.
Валера изо всех сил вывернул шею, чтобы разобраться с красноголовым самокатчиком, который был, несомненно, главным злодеем. Но тут кару-сель замерла, не доехав до бегемотика пары шагов. Самокатчик соскочил и враскорячку, как ящерица, полез в практически поравнявшийся с ним прогал, в ноябрьскую ночь с фонарями, где в глубине маячили знакомые фигуры: начальник Билл, какая-то женщина, похожая на Наташку, но не Наташка, и чуть поглубже Фреддин дядька-ас на фоне фрагмента свеже-убранной квартиры. Больше Валера не разглядел, щель захлопнулась.
Слева свистнул удар: бледный великан дотянулся ятаганом – и срубил красавцу лицо. Ничего себе встретил!
Валера почувствовал, что ноги оттаяли. Из руки опять выпал липкий ка-мень.
Ах, чертовщина! Пора отсюда убираться.
Он хотел сойти с диска но тут бегемот поднялся в воздух и спикиро-вал пижонским виражом: в этом мире он явно пользовался большими пра-вами. Валера попытался убрать голову – напрасный труд! Тупые клыки с размаху вошли в череп: хрясь! Неописуемая боль…
Ero волокли, как дохлую лошадь. Сквозь разлепившиеся веки виднелось скользящее полотно – камешки, кленовая шестеренка, кривой окурок – асфальт уползал, царапая щеку… Опять слиплись. Плясали серые росчерки, бегемот тащил, вцепившись в голову. Куда, зачем?
Остановка, клыки разошлись.
Валера лег лицом на железо. Из височных пробоин лезла кровяная каша. Веки уже никто не держал, между ресницами прыгали радужные кружочки.
Я на полу… На каком еще полу?
Бубнили грубые голоса. Неподалеку гулял лязгающий звук. Бегемот ка-раулит? Подозрительно знакомый скрип издают его поршни.
Наверное, меня в парке ударили по башке. Черный тип, что вышел из кустов. Нет, это я его хотел ударить… А чуть раньше подъехала машина, и кашляющий голос – что он сказал? «Выходи, Принц». И еще, по-русски: мол, все по местам, начинаем обмен. Бред!
Воняло чужими ногами. Сами ноги тоже обнаружились. Пятки пересту-пали прямо перед носом: коричневые, сухие.
Я лежу… под лавкой?!
Сморщенная телесная оболочка налилась ртутной болью, и уже отчетли-во раздавался железный лязг дверей, и серо-зеленый отсвет мерцал латинс-кими буквами на пыльном полу, и страшная догадка разъедала душу, отка-зывалась уходить, цеплялась за свидетельства неумолимого враждебного чуда, – и Валера заскулил, задвигал локтями и вылез из-под лавки – в ка-меру, в кошмар, в объятия еще не до конца проработанной, но уже вполне определившейся новой судьбы.
Екатерина Медведева / КОГДА РАСЦВЕТУТ ЧЕРНЫЕ РОЗЫ
ЛЕНИВОЕ СОЛНЦЕ РАССЕИВАЛО ПО УЛИЦАМ ГОРОДА полуденную порцию тепла. Его лучам было все равно, кого греть и от чего отражаться. Они шлепались на дорогу, где сверкала об-роненная кем-то серебряная монетка. Соскальзывали с флюгера на черепицу, съезжали по водосточной трубе, вскакивали на подо-конник. Красовались на латунной, до блеска отполированной дверной ручке. Один легкомысленный лучик сунулся в витрину цветочно-го магазина но перемазался в пыли, расчихался и, потыкавшись пару раз в мутное стекло, удалился пи с чем.
Стучат, буркнул Густав.
