Когда мне доложили, что у ворот стоит горюна, я сперва кликнула Киану, Псамафу и Смирну, а потом велела открыть ворота. На моих воительниц «взгляд горгоны» не подействует. Пусть посмотрят, чтобы вслед за посланницей в крепость не проник кое-кто пострашней.
Я не знала, кто именно послан к нам Болотом, но решила спуститься и встретить ту, что пришла. Да, они хотели уничтожить меня, но они вышли мне навстречу. Тем паче, мне не пристало разыгрывать царицу, которой я не являюсь.
Горгона была не в том одеянии, что в пустыне и в храме. На ней красовался переливчатый плащ из перьев множества птиц. И маска на ней была другая. Не кожаная, а золотая, с изумрудами в глазницах, с клыками, выложенными эмалью. Трудно было представить, что сейчас в здешней стране кто-то способен на подобную работу. Я же видела, на каком уровне ремесла в племенах. Может быть, в Черной Земле… или на Крите… или просто в давние, незапамятные времена, когда имя Богини имело славу, не гак ли, Мормо?
Я узнала ее, хотя она закрыла лицо. И несколько удивилась. Скорее, прийти могла Гор го или Алфито. Но Мормо… Именно она пыталась убить меня, и притом не обладала той фанатичной верой, чтобы считать себя неуязвимой. И этот наряд – яркий, сверкающий, многоцветный, золотая тяжелая маска… Если Мормо терпит все эти неудобства, чтобы прославить Богиню, я ее пойму. Но если она поступает, как те цари, что радеют лишь о собственном величии… Впрочем, во многих царствах в самые блестящие и дорогие одежды обряжают жертву, когда ведут ее на заклание.
– Здравствуй, Мормо, – сказала я. – Душно, должно быть, в этом наморднике.
Какие бы слова она ни заготовила для встречи, мне удалось сбить ее с толку.
– У тебя острый глаз, раз ты узнала меня, – голос маска тоже сильно искажала.
– А у тебя, должно быть, слабое зрение, раз ты смотришь на мир с помощью зеленых камешков.
– У вас в обычае издеваться над посланцами?
– Ну, не убивать же их…
Среди самофракийцев, доселе хранивших каменное молчание, прокатился легкий шум. Наверняка их всех в детстве пугали Горгонами, людоедками и мужеубийцами. И сейчас они не прочь были поквитаться со своими детскими страхами. Хорошо еще, что рабочие с Керне оставались на верфи.
Что бы ни переживала Мормо в этот миг, маска скрыла выражение ее лица. Но, помимо пользы, был от маски и вред. Отводила глаза часовым на стенах Мормо без маски, а теперь ничего не могла сделать.
– Как здоровье твоих благих сестер Горго, Алфито и прочих? – осведомилась я.
– Неизменно. Как и мое.
– Тогда я приглашаю тебя отобедать со мной и моими советницами. Входи же!
Я проявила учтивость, пригласив ее внутрь. Ибо помнила, что Солнцу она лица не покажет.
Обедали мы в общей трапезной, а не в моей комнате. Там было слишком мало места и стол завален чертежами и поделками Мениппа.
Мормо сняла маску, и боюсь, мои люди – не только самофракийцы – не проявили достаточной сдержанности. Еще бы, обнаружить, что у горгоны обычное женское лицо, пусть и не слишком привлекательное! И никаких змей в волосах.
Зато более чем сдержанной оказалась сама Мормо. Она прикладывалась к некоторым блюдам, что ставили перед ней, но я обратила внимание, что лишь прикладывалась, а не глотала. Возможно, здесь как раз действовали ритуальные запреты, касательно чистой или нечистой пищи. Или обычай запрещал ей вкушать в присутствии мужчин. А может, она просто опасалась, что я ее отравлю. Ведь они на Болоте этим баловались, правда, ко мне применяли лишь курения, но мы тогда еще не поссорились.
Но напрасно она меня боялась. Составление зелий – не моя стихия, и тем более – их применение. А вот удовольствия она себя лишила. И какого удовольствия! Когда в кре пость привезли мясо и битую птицу, Мегакло и Менот устроили настоящее состязание по обеденной части. Народ так и не сумел определить, кто из них победил, но яства, приготовленные ими, поглощал так, что за ушами трещало. Очевидно, обеды были не столь обильными, как у скифов или ахейцев, но по части вкуса наш стол наверняка их превосходил.
Помимо всевозможных мясных блюд, у нас появились и рыба, запеченная, вареная и жареная, и моллюски, и омары, и морские ежи. Всяческие каши, похлебки для тех, кто это любит. Чего не было, так это грибов. Ничего не поделаешь.
А в тот день Мегакло, скрепя сердце, вынесла амфору с вином. Для нее это величайшая драгоценность – и ахейцы, и жители Архипелага предпочитали вино всем другим напиткам. А здесь виноград не выращивали.
Раньше на. Керне вино доставляли с Крита, там оно и впрямь очень хорошее. Но после того, как Хепри расправился с тамошними купцами, вино у атлантов стало большой редкостью. Интересно, что же пил покойный царь? При нашей единственной встрече мне как-то не пришло в голову об этом спросить. Может, во дворце хранились особые запасы? Или царь все-таки приобретал через посредников амфору-другую?
Мегакло расходовала вино чрезвычайно скупо, благо, ни в воде, ни в пиве не было недостатка. Однако она, несомненно, желала показать, что у нас всего в избытке. Пентезилея права – опять я занимаюсь подсчетом продовольствия, и строю на этом целую философию.
Короче, пиром мы прибытие горгоны не отметили. Обед, но обед со значением.
– Довольна ли посланница Болота нашим гостеприимством? – громко спросила я ее, перекрывая общее гудение.
– Вы оказали мне радушный прием. – Она ловко уклонилась от выражения благодарности. – Но я пришла не для того, чтобы ублажать чрево.
– А это никогда не лишнее, – отчетливо произнес кто-то из самофракийцев. – И у нас снято соблюдается обычай – сперва накормить гостей, а потом расспрашивать. Мы тебя уважили, теперь уважь и нас, скажи, для чего ты пришла?
– Я скажу, но с глазу на глаз Военному Вождю.
Самофракийцы, чья настороженность за столом немного поутихла, вновь ощетинились. Может, «глаз» –
