она явилась нам наяву, ГО слава ее сожгла бы нас.
Умно, подумала я, неплохо. И богохульства нет, и лицо не потеряно. Сомнительно, что она сама дошла до такого решения. Но послушаем ее дальше.
– Вот волеизъявление Той, что несет гибель и исцеление! Отныне неугодны на ее жертвеннике кровь людских первенцев, а также мужественность тех, кто кощунственно хотел соединиться с Богиней браком через ее прислужниц. Но жертвенники не должны угасать ни на день, и все перворожденное по-прежнему посвящено Матери живых. Да принесет всякий верный ей первенцев от мелкого и крупного скота, лишенных порока, а также от домашней птицы! Пусть не закалывают они жертвы сами, как раньше делали в своих деревнях и среди пустыни – это неугодно Богине, лишь ее жрицы могут совершить обряд. А детей своих, как мужского пола, так и женского, беспорочных, рожденных первыми, пусть выкупают за цену, которую назначит Богиня. Первенцы животных выкупаться не будут.
– Какой же выкуп примет и не отвергнет Богиня? – осведомилась я.
– Пшеницу и просо, и горох, и мед, а также золото, серебро и самоцветы, ежели Богиня того пожелает, – на мой вопрос ответила не Горго, а Мормо, четко и ровно.
Я едва не хмыкнула. Сходные обычаи были у многих народов, и я недаром посоветовала Мормо заменить детей на животных – не такая уж я умная, просто кое-что слыхивала. Но выкуп первенцев – это было ново. Интересно, кто у них это придумал? Или и впрямь Богиня осенила? Потому что, если все пойдет гладко, от таких нововведений храм станет еще сильнее.
Кроме того, я сразу заметила лазейку в перечисленных Горго условиях. Они обязались не убивать детей и не оскоплять паломников. Л как насчет оскопления детей, родившихся при храме? Но спрашивать об этом в лоб не стоит.
– Чисты ли ваши намерения, жрицы Великой, и не говорят ли вашими устами Ночные с раздвоенным языком?
– Наши сердца открыты тебе, как и наши лица! – на сей раз звонким, отстраненным голосом отвечала Алфито. – Все небесное воинство смотрит с высоты и не допустит, Чтобы мы солгали, ибо видит нас мириадами глаз. Ежели не веришь нам, прикажи не сходить с этого места до наступления дня, и пусть Солнце, от которого мы всегда укрывались, сожжет нас!
А ведь они в это верят. Хотя бы некоторые. Горго так точно верит.
И словно в ответ, снова вступила Горго.
– Мы просим лишь об одном. Если ты решишь согласиться с нами, пусть паломницы и паломники из племен побережья вновь будут вольны посещать храм. Мы научим их новым законам и растолкуем то, чего они не поймут. А твоя стража, выставленная на дорогах, пусть остается. Пусть убедятся, что все дети, приносимые на алтарь Богини, будут возвращены матерям в целости и сохранности, а мужчины, которые придут помолиться Ей, мужчинами обратно и вернутся.
Разумеется, я не премину воспользоваться этим предложением. Но тут есть кое-что еще.
– Вы упомянули, что в храм могут приходить паломники из племен побережья. А если придут паломники из других племен? Из моего народа, например?
Чернильные глаза Горго вспыхнули.
– Ты уже отобрала наши прежние обычаи, попираешь нашу гордость. И народ отвращаешь от нас. Но тебе этого мало, Денница, ты уже и на храм наш посягаешь! Или у вас нет собственного храма, где вы можете молиться и возносить жертвы сообразно законам ваших земель? – Но ей удалось смирить вспыхнувший гнев. Или она просто устала. Богиня их ведает… Вдруг они и взаправду изводили себя постом?… Горго опустила голову. – Поступай, как знаешь. Мы в твоей воле.
– Вы в воле Богини, не моей – так же, как и я, и все люди в мире. И не называй меня именем звезды утренней, Горго. Я живу на Земле.
– Вы обе – вестницы Богини. И вслед за вами неотвратимо приходит солнце.
Но день минет, и снова тьма примет вас в объятья, и так будет до скончания веков. Не бойтесь, горгоны! Я не стану требовать от вас чрезмерной жертвы – чтобы вы встретили солнце с беззащитными лицами. Возвращайтесь к себе на болото. Я исследую то, что вы предложили, и если увижу, что ваши новые обычаи хороши, оставлю вас в мире. И тогда, может быть, вы станете приходить в наш город и увидите, что дневное лицо Богини не столь ужасно, как представляется из глубины подземелий.
Да будет так, – ответили горгоны.
Насчет того, что дневное лицо Богини не столь страшно, среди пустыни можно и засомневаться. На побережье жара не так беспощадна, как в песках.
В тени большой дюны я позволила своему отряду роздых – короткий, потому что не хотела медлить с возвращением в крепость.
Я спешилась, чтобы немного размять ноги. Подойдя к колеснице, увидела, что Ихет спит На ее дне, свернувшись клубочком. Ее, бедную, совсем сморило от жары и усталости. Кто-то, не знаю, Герион или Эргин прикрыли ее кон-ской попоной поверх платья из тканого возду-ха. И правильно сделали – с непривычки она могла заполучить сильные ожоги.
Я не стала будить Ихет. Двинулась прочь. И тотчас песок скрипнул за моей спиной. Я обернулась. Две темных фигуры на белой дюне. Келей, чуть поодаль Митилена. Я немного удивилась, увидев их рядом. Иное дело, если бы Келей пришел вместе с Хтонией. Или с Киреной – они превосходно ладили. Но Митилена?
– Недурное представление, а? – Келей ухмылялся, но как-то невесело. – Не хуже, чем в дорогих фригийских кабаках.
– Ты о чем? – Потом я сообразила, что он имеет в виду танец горгон. – Не знаю. Где не Вывала, там не бывала. Спорить не стану.
–Ты никогда не споришь. И так получаешь, что хочешь.
– А еще чаще то, чего не хочу, – буркнула я.
