– Чего ждете? Лошадей в стойла – эй, парень, иди сюда! – окликнул он малого в грязной рубахе. – Пошли в дом. Здесь праздник какой-то, и нас приглашают.
– Вы предполагаете ночевать здесь? – спросил Перегрин.
– Конечно. Пока пообедаем, уже стемнеет. Что нам, ночью по горной дороге тащиться?
– На ночевке могли бы пожрать, – возразила Кружевница. – И не так уж мы высоко поднялись.
– Если людей не жалеешь, так хоть лошадей пожалей, им отдохнуть надо.
– С чего им отдыхать, шагом шли! И вообще, мы что, развлекаться приперлись?
– Не нравится – не развлекайся. И здесь не ты командуешь, а капитан. – Он повернулся к Сигварду, явно рассчитывая найти в нем союзника.
– Кто-то мне тут недавно травил насчет сохранения тайны, – негромко произнес тот.
– А что за праздник? – внезапно спросил Перегрин. – Урожай, кажется, давно собран, а до ночи Всех Святых еще есть время.
– Да не знаю я. Какой-то обычай, то ли здешний, то ли рудокопы занесли.
– Давайте останемся, капитан, – обратился Перегрин к Сигварду, не взяв во внимание возмущенное фырканье Кружевницы. – Один вечер ничего не изменит, а меня интересуют местные обычаи.
Придя к согласию, путешественники расседлали лошадей, – Пандольф и здешний слуга отвели их в конюшню, – и проследовали на постоялый двор. Заведение было более чем скромного пошиба. Для постояльцев отгорожены две клети – отдельных комнат не было предусмотрено. В клетях было холодно, но предполагалось, что в каждой может ночевать с полдюжины народу – надышат, согреются. Путники заняли одну из клетей, перетащив туда же вещи. Сайль тут же сварливо заявила, что раз ее не послушались, никуда она сейчас не пойдет, а жратву ей пусть сюда принесут. Заодно имущество посторожит, еще потом спасибо ей скажут… И тут же завалилась на сенник, брошенный на козлы, – такие здесь были постели. Спорить с ней ни у кого не было желания, пошли обедать. Или ужинать – кому как больше нравится.
Большую часть помещения занимал зал, занятый не столько посетителями, сколько чадом, пробивавшимся с кухни – готовили здесь на открытом очаге. Впрочем, всем присутствующим приходилось видать и похуже, поэтому кривиться никто не стал.
Ингоз, оставив карнионскую утонченность в запасе для других случаев, затребовал пожрать – получше и побольше, а Пандольф присовокупил:
– И пива!
Хозяин, медлительный, медвежеватый, с копной седеющих черных волос и узкими пристальными глазами, спросил:
– Благородные господа едут на рудник к господину Куаллайду?
– Может, к нему, – ответил Ингоз, – а может, и нет, просто на праздник пришли повеселиться. Тебе что за печаль? Нынче в гости его ждешь?
– Его-то нет, что ему здесь делать?
– Ну так и тащи еду, нечего тут базар разводить.
Посетителей в зале было больше, чем можно ожидать, учитывая, что других путников в поселке новоприбывшие не видели. Очевидно, под кров постоялого двора пришли местные жители, привлеченные ожидаемым пиршеством.
– Странно, – Перегрин произнес это так, что слышали лишь его спутники. – на сельские праздники обычно приходят семьями, а тут…
Действительно, за столы усаживались только взрослые мужчины и молодые парни.
– Ничего странного, – отвечал Ингоз. – Скоро перепьются все – к чему им бабы и дети? А как начнут морды друг другу бить – тут бабы и набегут, мужиков унимать. Не раньше.
Его рассуждения были прерваны явлением мисок и кружек. Подавал на стол не хозяин, а плотный белобрысый парень, немного почище того, что прислуживал при конюшне, но во всем остальном похожий на него. Брат, наверное.
Обед – он же и ужин – состоял из жареной свинины, разварной репы и пива, к которому незамедлительно припал Пандольф.
– Хорошо! – крякнул он, вытирая губы. – Даже не ожидал, что здесь варят такое крепкое.
– Это нарочно, для праздника, – пояснил белобрысый.
– А что за праздник-то? – спросил Пандольф.
– А вы разве не знаете? – удивился подавальщик. – Кобольдова ночь нынче. Неупокоенные души гонять будем. Я думал, вы для того и пришли.
– Уж будь покоен, парень, погоняем кого надо, в стороне не останемся.
– Что-то я про такое не слышал, – с сомнением сказал Пандольф, когда белобрысый отошел.
– Я слышал про кобольдов, когда путешествовал, – в задумчивости заметил Перегрин. – Это нежить, обитающая в шахтах и рудниках. Разное про них говорят, но большинство верит, что это грешные души. Кто-то утверждает, будто принадлежат они язычникам, блуждающим в глубинах гор без надежды на спасение, другие – что это рудокопы, засыпанные и забытые в шахтах без надлежащего погребения. Но я никогда не слышал о подобных верованиях в связи с Открытыми Землями. В Германии, в Богемии – да. Но не здесь.
– Это просто, мэтр! – Ингоз оторвался от миски. Он был доволен, что может что-то объяснить самому Перегрину. – Здесь же в прежние годы не было шахт. Да и народ по большей части пришлый. Нагнали рудокопов из других провинций, а мастера-то горные иногда и вовсе иностранцы.
– Вы совершенно правы, друг мой. Несомненно, суеверие это привнесено сюда сравнительно недавно.
– Но если это суеверие рудокопов, – сказал Сигвард, – какого черта празднуют в деревне? Добро бы еще на руднике Куаллайда…
– Мужичье, – пожал плечами Ингоз. – Темнота! Им лишь бы нажраться да напиться. – И, подхватив кружку, чокнулся с Пандольфом.
Больше в зале так никто не делал. Хотя пили весьма старательно. Но, как показалось Сигварду, будто бы исполняя повинность. Черное пиво, которым заливали жаркое, черпали из большого бочонка, и было оно, как справедливо отметил Пандольф, крепче обычного.
– Не вижу особого веселья, – заключил Сигвард, обведя взглядом празднующих. Он не повышал голоса, его, однако, услышали.
– А вот сейчас придут, все и начнется, – откликнулся широкоплечий, длиннорукий парень из-за соседнего стола.
– Кто придет? Кобольды? – Ингоз плеснул себе еще пива.
– Типун тебе на язык! Господа рудные мастера… Ну, и прочие.
– В портовых городах Карнионы есть обычай «прогонять старуху», то есть зиму, – сказал Перегрин. – Люди всю ночь носятся по улицам, визжат, орут, бьют в сковородки и барабаны, трещат в трещотки, дуют в свистульки, так что шум стоит адский. Должно быть, нынче ожидается нечто подобное. Женщин и детей отправили по домам, возможно, чтоб они думали, будто пресловутые кобольды реальны. Это уже другой обычай, более древний…
Ингоз хохотнул.
– Кружевница-то угадала, когда решила не высовываться! Вот ведь вредная девка! Кстати, мэтр, вы какие-то записи делали, так напрасно вы их в комнате оставили. У Кружевницы ни стыда, ни совести, пока нас нет, она нос туда сунет.
– Непременно, – подтвердил Перегрин. – Любопытно будет узнать, что из этого получится.
Сигвард не разделял исследовательский интерес Перегрина.
– Значит, ожидаются люди с шахт Куаллайда. Они могут вас опознать?
– Рудничные мастера – нет, – Ингоз был настроен благодушно. – А кабы и могли, какая разница? Они к нашим делам – никаким боком. Вот если бы охрана… были промеж нас кой-какие споры…
Он не успел развить тему. Хозяин постоялого двора, уже некоторое время топтавшийся возле двери, глянул наружу и выдохнул:
– Идут!
– Сейчас несу, хозяин! – с готовностью откликнулся белобрысый.
Миру был явлен поднос со свиными ребрами и буханками хлеба. Его водрузили на пустовавший стол у
