С потолка сыпалась штукатурка.
– Такая гроза… никогда… – бормотал Вассерсуп.
– Земле…трясе… – подал голос Пулькер.
Грохот раскатился снова – аккурат в тот миг, когда Вассерсуп попытался подойти к окну, и бургомистр упал, цепляясь за портьеру.
Ректор отнял руки от бледного лица. Его указующий перст нацелился в ван Штангена.
– Небо упало на землю, – произнес он таким голосом, что пророк Похарея удавился бы с тоски, если б его услышал. – Вы хотели знать, как это может быть? Вы издевались над святыми словами! Так убедитесь в том, что пророчества не лгут. Внемлите крикам устрашившихся, воззрите на ужас, заполонивший Ойойкумену!
Ван Штанген не нашелся с ответом.
Я вылезла из-за стола, обогнула сидящего на полу Вассерсупа, подошла к окну и выглянула наружу.
Не поручусь насчет всей Ойойкумены – она очень велика, – но город Киндергартен ужас точно объял. Со всех сторон слышались испуганные крики, женский и детский плач. И небо… на землю оно не упало, Суперстаар несколько преувеличил, но безмятежной синевы летнего дня не осталось и в помине. Клубы дыма застилали небо, и вдали виднелись языки огня.
– Я слышал, что при землетрясениях бывают пожары, – Пулькер, слегка оживившись, поднялся на ноги.
– Какие землетрясения в Киндергартене? – Вассерсуп едва не плакал. – Вы еще скажите – вулканы…
Я высунулась из окна едва ли не по пояс, принюхиваясь к запахам, доносимым ветром. Пахло дымом, пахло горелой сажей… и еще кое-чем.
– Что ты там говорил, хранилось в тюрьме, – не чинясь, спросила я Пулькера. – Порошок для производства праздничных фейерверков? Бежим!
– Куда?
– К тюрьме! Она у вас прочная, может, кого еще можно спасти!
Большей паники, чем та, что царила в Киндергартене, мне еще не приходилось видеть. Даже в городах, куда врывались вражеские армии. Например, во время первого моего визита на Ближнедальний Восток, когда армия халифата захватила султанат… Или наоборот, армия султаната захватила халифат? Теперь уж не упомню, давно это было. Или вот в прошлом году, когда мятежный маршал Мордальон схватился с имперцами на полуострове Гран-Ботфорте, народ разбегался с большим знанием дела. Наверное, это было потому, что те страны постоянно переживали войны и нашествия, и жители сохраняли необходимые навыки. Киндергартен же слишком долго жил в тишине и спокойствии, когда самым страшным бедствием казался неурожай вишни, и теперь добрые бюргеры совершенно растерялись. Они метались на улицах, налетая друг на друга, плача, бранясь, затевая бессмысленные свары. Женщины, похватав узлы с барахлом, стремились к воротам, либо жались во дворах. Набат гремел над крышами – Вассерсуп, победив первоначальную растерянность, приказал бить пожарную тревогу номер один, присовокупив, что, если воды и сегодня не будет, он лично распорядится повесить водовозов.
Мы бежали по брусчатке. Пулькер и Суперстаар немного отстали, но позади меня топал ван Штанген. Никто из нас не старался уязвить другого. Не до того было. Не знаю, чувствовал ли дознаватель вину за то, что засадил людей в тюрьму, оказавшуюся ловушкой. Но он не мог не думать о приставах, которые там оставались.
А я? Покуда я ни шатко ни валко пыталась найти доказательства невиновности Сая Штюккера, его взорвали.
Огнепальный порошок для фейерверков давно был известен в Ойойкумене. Изобрели его, разумеется, на Ближнедальнем Востоке. Там горазды на подобные хитромудрости. И там же, как рассказывали мне в Чифане, пытались когда-то применить в военных целях. Однако новшество это распространения не получило. Что может сделать взрывчатый порошок против огнедышащего дракона? А если вспомнить, что каждый полководец старается приобрести для своей армии сильного мага-военспеца, которому заклинание самовозгорания произнести – как плюнуть, то становится ясно, что обладатели запасов взрывчатого порошка находятся в большей опасности, чем их противники. Поэтому судьба предопределила этому изобретению служить исключительно игрищам и забавам.
На Западе взрывчатый порошок ожидало то же, вдобавок его распространению помешала собственная гордость и память о наличии воспламеняющейся смеси местного изготовления. Мне самой приходилось наблюдать, какой смертоносный эффект производит «чай Вылезария».
В Поволчье взрывчатый порошок вообще не поставляли – там же все постройки деревянные, одна искра – и нет города. На Западе, где города были каменные, не говоря уж о дворцах и замках, хранение порошка представляло меньшую опасность. Или так казалось. До сегодняшнего дня.
Тюрьма была обнесена высокой кирпичной стеной, и это помешало пожару распространиться – так же, как в случае с храмом Фогеля. Но то, что мы увидели внутри стен, внушало мало радости. В камере хранилось не так много чифаньского порошка, чтобы снести здание с лица земли, но крыша рухнула, а деревянные пристройки были охвачены пламенем.
Во дворе, усыпанном каменной крошкой, были люди – сидели и лежали.
– Гезанг! – отчаянно завопил ван Штанген. – Наши все живы?
– Мы-то живы, – ответствовал пристав. Он выглядел похуже, чем после недавнего пожара – весь в саже, одежда в клочьях, – верно, продирался через руины. – А вот за прочих не поручусь. Спасибо вот этому малому, – он, как собаку, погладил по голове Хардкора, сидевшего на земле. – Когда грохнуло, он дверь у себя в камере высадил и людей помогал вытаскивать.
– Кого вытаскивать, а кого и ловить! – взвизгнул еще один человек, в котором я узнала пресловутого Сая Штюккера. Хвала всем богам, он жив, и мне не придется объясняться с его женой. – Вот этого мы поймали и приложили! Убегал ведь…
Он пнул распростертое у его ног тело. Поначалу мне показалось, что принадлежит оно перчаточнику
