Дуделю, но приглядевшись, я поняла, что этот человек помоложе моего недавнего собеседника из пивной.
– Мутон Дудель…
– Точно, – сказал кто-то из окруживших нас мобилизантов. – Нам сразу стало подозрительно, когда он с утра заявился. Не его очередь сегодня была дежурить. Но кто же знал, что он такое сотворит?
– Он жив?
– Не знаю, он и без того вроде как не в себе был…
Я нагнулась, приложила ухо к груди Мутона. Тот дышал. Но слабо.
– Доктор есть?
– Есть-то он есть, да что толку?
– Что, опять без сознания?
– Да, но на сей раз все честно. Его по башке камнем шарахнуло.
– Беда, – промолвил подошедший Вайн. – Я не видел, все ли охранники выбрались. И Ферфлюхтер ранен… вон его Вайб перевязывает.
– А он умеет?
– Он раньше санитаром был в больнице святой Анализы…
– А ты кем раньше был?
– Я с юных лет в приставах.
Итак, Вайн являл собой исключение в команде ван Штангена.
– Придется Вайбу принять на себя обязанности доктора.
Штюккер вскинул голову.
– Снова грохот… только снаружи… Неужели и там?..
Я прислушалась.
– Нет, это катят наши водовозы. Эй, народ, откройте ворота пошире, иначе фуры не пройдут!
После того, как тюремные ворота распахнулись так широко, как никогда за всю историю Киндергартена, во двор с тяжким громыханием въехали водовозы, а за ними, задыхаясь, вбежал Суперстаар.
– Вспомнил! Я вспомнил! – вскричал он, как только обрел силы говорить.
– Что вспомнил?
– Древний средненижнезападный. Когда раздался гром, у меня в голове как будто прояснилось. Нужно успеть просмотреть этот манускрипт… нужно спешить.
– С чего вдруг?
– Но ведь последняя часть пророчества еще не исполнилась. Черное крыло, закрывающее солнце. А дальше – тишина. Конец света.
– Вполне может быть, что все уже исполнилось. Взгляните вверх, ректор. Видите вы солнце? Нет, а ведь день в разгаре. Все заволокло дымом. Чем вам не черное крыло?
– А как же конец света?
– А кто вам сказал, что он не наступил? Давно начался, продолжается беспрерывно, и будет длиться вечно.
Обстановка в Киндергартене и вправду была максимально приближенной к концу света. Вассерсуп ввел в городе военное положение, благо ван Штанген впал в тяжелую хандру и не размахивал своими полномочиями. Бургомистра можно было понять. Законопослушные обыватели Киндергартена в кратчайший срок одичали. Сообщалось о некоторых случаях грабежей и разбойных нападений под девизом: «Гуляй, народ, тюрьма развалилась!» Ходили даже слухи, что в лесах собираются шайки, готовые напасть на Киндергартен под покровом ночи. Поэтому Вассерсуп сформировал из участников достопамятного состязания роту арбалетчиков, а во главе ее поставил Сая Штюккера (после чего Бундеслига Штюккер преподнесла мне корзинку пирогов, но это так, к слову). Штюккер, конечно, был стрелок еще тот, но, как сказал бургомистр, «главное – не меткость, главное – решительность. Решимость – это все!» Мне тоже разрешили расчехлить арбалет. Вообще, все способные носить оружие были призваны на охрану административных объектов, и мне практически пришлось переселиться в ратушу. Но в роту арбалетчиков меня не включили. Комиссия, созданная ван Штангеном, продолжала действовать, хотя от самого ван Штангена толку было мало. Приставы подключились к городскому совету.
Я стояла у окна – его так и не застеклили вновь – и смотрела, как на площади Штюккер пытается проводить со своими ополченцами строевые занятия. Из всех удручающих зрелищ, кои преподнес мне Киндергартен, это было самым удручающим. Если так пойдет дальше, мне придется вспомнить свою прежнюю профессию инструктора по боевым искусствам.
За моей спиной Вассерсуп щелкал на счетах, и Пулькер скрипел пером по пергаменту. Временами бургомистр бормотал:
– Убытки… какие страшные убытки…
Ван Штанген мрачно молчал. Контраст с его недавней многоречивостью был ужасающий. Собственно, я для того и отвернулась к окну, чтоб не встречаться с ним взглядом.
Распахнулась дверь и вошел Суперстаар с листком в руках.
– Вот… я сделал перевод, о котором вы просили…
