– Эй, вояки! Бросить оружие и лечь на пол! Ласкавый, к тебе это не относится!
Зализняк, глянув вверх, совершенно правильно оценил ситуацию. Я могла их перестрелять, а они – разве что пощекотать мне подошвы остриями сабель. Тогда этот практичный молодой человек последовал моему совету, а его подчиненные – примеру командира.
– А я что? – недоуменно спросил Ласкавый.
– Давай сюда!
– Да я не допрыгну…
Действительно, я как-то не учла, что нас обучали по различной методе. Я пригляделась, ища, что тут можно использовать. Далеко искать оказалось не нужно. Форменный жупан Ласкавого был перепоясан, так же, как у его противника, широким кушаком из плотного шелка в несколько слоев.
– Кидай сюда свой кушак! Подтянешься!
Ласкавый показал себя еще более практичным, чем Зализняк. А именно – прежде, чем начать разматывать кушак, он огрел Зализняка по затылку рукояткой сабли. Подчиненными он почему-то пренебрег.
Поймав конец кушака, я закрепила его на балке с помощью одного из своих кинжалов. Втаскивать Ласкавого не пришлось – он вскарабкался достаточно прытко. И мы уселись на балке, свесив ноги.
– А дальше что делать будем?
– Выбираться. Через крышу.
– Там же потолок!
– А меч у меня на что?
– Мечи добрым людям не на то дадены!
Он бы удивился, узнав, чего только в своей жизни мне не приходилось рубить мечом. Даже броненосец. Правда, от меча потом ничего не осталось. От броненосца, впрочем, тоже.
Ласкавый, очевидно, мысленно прикинул прочность потолочных перекрытий в недавно еще родной ему конторе и тоже взялся за саблю. Мы ударили. Штукатурка с грохотом посыпалась вниз. Оба охранника – тот, кого Ласкавый вырубил еще в начале заварушки, оклемался, – спасаясь от этакого града, подхватили под руки бесчувственного начальника и повлекли к выходу. Вот и хорошо, не люблю лишних жертв…
В потолке зияла впечатляющая дыра.
– Лезем! – крикнул Ласкавый.
– Ты давай вперед, я за тобой…
Не люблю лишних жертв, но одной стрелой пожертвовать все же придется.
И как все-таки удачно, что в этой стране так любят соломенные крыши! Сквозь черепичную мы, надо думать, тоже пробились, но это заняло бы гораздо больше времени.
Я с удовольствием вдохнула прохладный ночной воздух. Но рассиживаться на крыше было некогда.
– Теперь за лошадьми, и прочь из города. А то ночь на исходе.
– Что, опять прыгать? – тоном капризной красавицы вопросил Ласкавый. – Не люблю.
– А придется. Я болтом сбила подсвечник со стола… а там есть, чему гореть.
– Пожалуй, что правильно…
И Ласкавый покатился по соломе к краю крыши. Оставалось только удивляться, какую прыть он способен проявлять. Правда, солома горит куда как лучше пергамента, и пройдет совсем немного времени, прежде чем она займется… как солома. Да и мне рассиживаться нечего.
Ласкавый и впрямь не любил прыгать. А может, слишком любил, поэтому разделил это удовольствие на составляющие. С крыши он перепрыгнул на ветку ближайшего тополя, съехал по ветке к стволу и уже по стволу спустился вниз, где его дожидалась я.
– Где у вас тут конюшня?
– Зачем тебе конюшня?
– Не пешком же нам из города сваливать.
– Идем. Только там охрана.
– Это уж моя забота.
И это меня, скажу не лживо, несколько заботило: «Силы и время еще понадобятся… не применить ли мне усыпляющее заклинание? Нет, сомнительно, чтоб оно подействовало… после недавней магической интервенции всякие мелкие заклинания скорее всего, временно потеряли силу. А у меня самой магической силы сроду не было. Значит, придется драться».
Однако драться не пришлось. Возле конюшни охраны не было. Подозревая какую-то ловушку, я заглянула внутрь, благо щелей в стенах оказалось предостаточно. В конюшне было темно, и слышалось как кони всхрапывают и хрустят сеном. Нет, пожалуй, кони хрустели, а всхрапывал кто-то другой.
Я приоткрыла дверь. Так и есть. Два хлопца храпели на полу конюшни. Рядом в живописном беспорядке валялись шкурки от сала и титанических размеров бутыль из-под местной разновидности аквавиты.
Ласкавый, просунувшийся вслед за мной, при виде этого зрелища выругался по-суржикски.
– Охолони, – сказала я ему. – Ты здесь уже не служишь. Дисциплину другие наводить будут.
