Через три часа Тушкан доложит Шебанину, что двое суток назад Решетуха покинул старую квартиру и переехал на адрес, который никому, в том числе соседям, не известен. А вечером в дом Локомотива приедет Балу и сообщит, что Миша не прибыл вечером к киоску снимать кассу. Заодно Балуев привезет исчерпывающую информацию о ходе следствия и судебных процессов по делу о разбойном нападении некоего Андрушевича на квартиру Решетухи, имевшем место двадцать восьмого декабря прошлого года.
Глава 4
Процесс по делу о краже восьмисот рублей из квартиры, после совместной пьянки, грозил затянуться до конца рабочего дня. Струге уже до боли в висках надоело слушать историю о том, как два бывших сослуживца, не видевшиеся после демобилизации двадцать лет, случайно встретились в пивном баре города Тернова и, похмельно обнявшись, решили продолжить встречу в квартире одного из однополчан. До трех часов ночи оба гражданина пили горькую, после чего один, не выдержав напряжения, упал на диван и уснул. Поутру, проснувшись и почувствовав необходимость подлечить истерзанный организм, не обнаружил в квартире ни бывшего сослуживца, ни восьмисот рублей, оставленных в мебельной «стенке». Так на ровном месте образовалось уголовное дело по факту кражи чужого имущества из квартиры путем свободного доступа. Оба собутыльника находились перед Струге, один из бывших военных находился в зале в качестве военнопленного.
– Я не знал, что он окажется такой гнидой, – с девяти утра говорил и говорил потерпевший. – Мы вместе с ним хлебали из одного котелка пшенную кашу и делились сигаретой. То, что он способен забрать у меня последние деньги, меня просто обескураживает.
Подсудимого же, чью вину с точностью до девяносто девяти процентов установило предварительное следствие, обескураживало другое.
– Мне, хлебавшему с ним из одного котелка и делившегося с ним последней сигаретой, странно и до боли в сердце обидно слушать такие речи. Я не виновен, Ваша Честь, и прошу оправдать меня, сняв таким образом позор с моего имени.
Слушая обоих участников спора, Струге все больше и больше убеждался в том, как много в суде значит адвокат. Слышать из уст законченных алкоголиков речи, преисполненные высокого штиля, было смешно и любопытно.
– Хорошо, – прервал Антон Павлович подсудимого. – Расскажите, что вы делали ночью в квартире Васенкова?
– Водку пили.
– Это все, что вы делали целых восемь часов?
– Еще в шахматы играли.
– Врет!!! – взвился потерпевший, которого тотчас с применением грубой физической силы усадил на место адвокат. Заканчивал незаконную речь он уже сидя. – У меня и шахмат-то нет!!
– Есть, – упрямо настаивал подсудимый. – И мы играли.
Незаметно вздохнув, Струге, которому все уже давно было ясно, бросил взгляд на часы. Близился обед. Собирая бумаги со стола перед тем, как удалиться в совещательную комнату для вынесения приговора, он, забивая паузу, осведомился у подсудимого:
– Значит, в шахматы? Значит, всю ночь?
– Да. – Упорству человеку за решеткой можно было только позавидовать.
– Ну, и кто кого?
– Да никто никого!! Я же говорю – в шахматы играли!..
Пообедать так и не удалось. После объявленного приговора в кабинет к Антону Павловичу вошел Левенец и сообщил новость, от которой у Струге по спине пробежал холодок.
Десять дней назад Павел Максимович объявил приговор, связанный с лишением свободы подсудимому, обвинявшемуся в квартирной краже. И сейчас Николаеву поступил звонок от Лукина по причине установления заинтересованности судьи Левенца в вынесении данного приговора. Дело в том, что в кассационной жалобе на вынесенный приговор адвокат подсудимого ссылается на то, что судья Левенец вынес заведомо неправосудный приговор, основанный на мести.
– Не понял, – сказал Струге и отодвинул от себя бумаги. – Объясни.
– Три года назад, когда я еще работал юристом, было совершено дорожно-транспортное происшествие с участием моего брата. Дело плевое. Брат не выдержал расстояния и ударил «девятку» одного парня в корму. Перед гаишниками, конечно, поломался немного, мол, дорожные службы должны чистить дороги, чтобы подобных столкновений не было. И по доброй воле выплачивать ущерб не стал. Я пошел на гражданский процесс его представителем и, естественно, проиграл. Впрочем, брата я о таком исходе предупредил заранее. А сейчас я... Сейчас я вынес приговор, и только теперь узнал, что мой подсудимый – тот самый паренек, который выиграл у меня процесс три года назад. Тот самый, которому мой брат выплатил десять тысяч в качестве ущерба при ДТП. Вы понимаете, что происходит?
Струге очень хорошо понимал. Так хорошо, что его об этом можно было даже не спрашивать.
– Скажи мне, Паша, ты действительно этого парня вспомнил только сейчас?
– Я клянусь, Антон Павлович!.. – Лицо Левенца пошло такими бордовыми пятнами, словно его уличили в карманной краже из школьной раздевалки.
Лукин делал свое дело безошибочно. Никогда он не подставил бы своего судью в том случае, о котором сейчас шла речь. Адвокат может писать на своей бумаге какие угодно вещи. Что, собственно, и делается повсеместно. Другое дело, как к этому относится мудрый руководитель. Для Левенца наступил момент истины. Струге уже сейчас мог смело утверждать, что служебная проверка, организованная Лукиным, сделает свое дело. Точнее, не проверка, а тот, кто в Центральном суде будет ее проводить. В том, что эта трудная, ответственная и почетная работа будет предложена Кислицыну, Антон не сомневался. Игорь Пантелеевич, который уже давно смотрит голодным волком в сторону областного суда, расстарается, как для себя. Хотя почему – «как»? Для себя и расстарается. Над головой Паши Левенца, молодого судьи, еще даже не почувствовавшего вкус работы, занесен топор только по одной причине. По причине того, что он решил общаться со Струге.
Дело Решетухи, и без того сложное и темное, соскользнуло с устойчивой поверхности и, набирая скорость, понеслось вниз по наклонной полированной плоскости...
Из-за этого дела Левенец сошелся со Струге, из-за него же сейчас, в течение ближайших двух-трех месяцев – все зависит от проворности подчиненной Лукину квалификационной коллегии – потеряет работу. Есть ли в мире еще более удобные объекты для незаконного притеснения, нежели судьи, неприкосновенность и независимость которых предусмотрена законом?! А Паша даже не понимает, из-за чего сыр-бор и как близко от гибели он находится...
– Только не совмещай воедино два понятия, – предупредил Антон. – Дело Решетухи – отдельно, и твой приговор – также отдельно. Только так. Ты просто «попал» Лукину в тот момент, когда рассматривал дело Андрушевича. Где ты перешел дорогу Игорю Матвеевичу, Паша?
– Я не знаю, – пробормотал убитый горем молодой судья. – Я правда не знаю.
А Струге знал. Левенец терпит бедствие из-за одной лишь мелочи. Из-за того, что до Лукина донесся слух о взаимоотношениях свежеиспеченного судьи с Антоном Павловичем. Вместе с Левенцом из Центрального суда уйдет желание докопаться в деле Решетухи до истины. Андрушевич будет оправдан, либо, наоборот, его из зала суда выведут в наручниках. На этом все и закончится. Не случится главного – не будет установлена истина. Если не в тексте приговора, то хотя бы – осознанно-молчаливая. И невозможно будет ничего потом сделать для того, чтобы правда взяла верх.
– Николаев уже сказал, кто будет проводить служебную проверку?
– Кислицын. – Левенец, на какое-то мгновение погрузившийся в себя, вновь обрел надежду. – Я думаю, что Игорь Пантелеевич разберется в ситуации. Он, кажется, неплохо ко мне относится...
– Успокойся. – Антону было больно смотреть, как мучится молодой коллега. – Иди к себе и выпей горячего чаю. Кислицын появится у тебя в кабинете с папочкой в ближайшие полчаса. А теперь слушай меня внимательно... – Антон Павлович приблизил свое лицо к Левенцу. – Что бы он тебе ни говорил, что бы ни сулил и чем бы ни запугивал, не пиши никаких бумаг с названием «объяснительная». Не вздумай на бумаге давать какой-то расклад. У тебя появился шанс поиздеваться над лжеправосудием. Затребуй у Кислицына приказ, в котором он назначен руководителем служебной проверки. Приказ председателя суда
