– А ниче!!
– Ну и все. – Стекло зашипело, и глаза исчезли.
Таксист разъяренно обернулся к своему коллеге и снова ударил по стеклу. Теперь уже по-настоящему, по-шоферски.
Стекло опять опустилось, оттуда снова вылетела струйка дыма, вслед за которой до слуха короля ночных дорог донесся не вполне уместный, на его взгляд, в данной ситуации, вопрос:
– Ты что, родной, не узнаешь меня без грима?
Последняя капля терпения таксиста была смыта стремительно набежавшей волной необузданной ярости. Призывая попутный гнев товарища, он возопил:
– Ты понял, брат?! Эти частники-суки вообще обнаглели!!
После чего, рванув на себя ручку, он резко распахнул дверь «Ягуара»...
– Правый, – даже не глядя на картонный щит, заявил Балу.
«Низовой» резко поднял руку, и под стаканом появилась пустота.
– Прокрутил, не угадал, и на штуку ты попал!
Толпа разочарованно выдохнула, наблюдая, с какими чувствами богато одетый молодой человек будет расставаться с тысячной купюрой. Но, как выяснилось буквально через две секунды, поэзия и деньги – вещи несовместимые. Удел поэтов – страдать и пропускать через себя трагизм обстоятельств. Чувства – вот чем живут поэты. И очень часто бывает так, что этим чувством бывает чувство боли.
Схватив руку пацана за запястье, Балу сжал ее так, что у «низового» захрустели кости. Из поднятого в воздух стакана выскользнул, зажатый в нем натренированной рукой, поролоновый шарик и веселым чертиком заскакал под ноги любопытствующей толпе. На этот раз выдох разочарования сменился вдохом возмущения. Толпа загудела, как улей, и один из недавно «опущенных» на пятьдесят рублей командированных даже лягнул поэта ногой.
Охрана «точки» мгновенно приступила к выполнению своих функциональных обязанностей. Какой-то лох зацепил «низового», а что может быть в бригаде «катал» более святое, чем шустряк с ловкими пальцами? Святое нужно спасать. Однако добраться до места склоки им так и не удалось. Какой-то верзила в костюме от Версаче коротко взмахнул руками, и «бодигарды» «низового», теряя дыхание и способность сопротивляться, повалились на заплеванный вокзальный асфальт.
– Если ты затеешь бучу, я те чучу заманздрючу, – проявляя недюжинные способности к стихосложению, экспромтом выдал Балу в сторону корчащегося от боли «каталы». – Пойдем-ка со мной, хороняка.
Подняв одним движением беспомощного соперника по игре, Балу поволок его за угол вокзала. Следом двигался Тушкан и в каждой руке тащил по охраннику «точки». Очевидно, он что-то шепнул и остальным участникам лотереи, так как вслед за ним, даже не пытаясь скрыть появившуюся на лицах мертвенную белизну, смиренно шествовали те, на кого не хватило рук двоих амбалов.
Через минуту шесть игроков получили предложение поучаствовать в суперигре и некоторым образом реабилитироваться перед руководством. Они должны прошмонать весь вокзал и пачками стаскивать к стоящему перед парадным входом «Ягуару» всех, кто ряб лицом, худ телом и носит кожаную куртку. Обрадовавшись такому благоприятному исходу, стайка мошенников мгновенно рассосалась средь толпы приезжих, провожающих и отъезжающих...
– Это, блин, что такое? – Балу ткнул пальцем под колеса «Ягуара».
Прямо перед водительской дверцей германской иномарки лежали, покинув бытие и позабыв о дне сегодняшнем, два мужика. В руке одного из них была зажата отвертка, в руке другого – рукоятка бейсбольной биты. Понимая, что стоянка такси перед въездом на территорию автовокзала не самое лучшее место для отдыха, Балу осторожно открыл водительскую дверь и справился у Шебанина, что могло произойти за те пять минут, что они с Тушканом отсутствовали.
– Маразм, блин, какой-то... – возмутился Яша, открывая непонятно каким образом появившуюся в машине двухсотграммовую бутылку армянского коньяку. – До какой степени нищеты правительство должно довести людей, чтобы те, без зазрения совести, шли ставить на счетчик собственную же «крышу»?
Пробка поддалась, но, прежде чем приложиться, Шебанин осведомился:
– Веснушкина уже ищут?
Глядя, как исчезает из бутылки содержимое, «братки» признались, что да. Усевшись в машину, они насупились и с отрешенными взглядами стали ждать наступления алкогольного опьянения у хозяина. На это уйдет не более десяти минут, после чего одному только богу станет известно, чего ждать от Яши.
Но прежде чем первые пары алкоголя достигли мозга авторитета, перед лобовым стеклом «Ягуара» появился первый, подходящий под описание фигурант. Он был до крайности испуган, вращал округлившимися, грозящими выпрыгнуть из орбит, глазами и даже не возмущался по поводу того, что его насильно держат под руки двое каких-то отморозков.
– Не он. – Яша отвернулся и полез в карман за сигаретами.
Балу наклонился к стеклу и жестом дал понять сыщикам, что поиски можно продолжать.
Через минуту следующая пара «лохотронщиков» подтащила к машине какого-то узбека. Он был худ, его лицо от подбородка до лба было изрыто оспинами, и он был одет в черную кожаную куртку. Однако, вместо того чтобы похвалить пацанов за усердие, Шебанин распахнул дверь и проорал:
– Вы мне, ущербные, негра еще приведите!!
После пятого отвергнутого кандидата Тушкан осторожно заметил:
– Яш, так в Москве проституток выбирают... У людей может сложиться впечатление, что мы боссу- извращенцу какого-то сложного пидорка подыскиваем...
– Тогда сами идите и ищите!! – заревел, как медведь, Шебанин. – Много говорить стали! Забыли, чьими молитвами живете?! Бегом на вокзал!!
Послушно выбравшись из машины, Тушкан и Балу прошествовали в здание. Едва они пересекли зал ожидания и подошли к кассе, они оба, одновременно, увидели того, кого искали. Иначе быть не могло. Во второй кассе, склонившись к оконцу, стоял худой веснушчатый тридцатилетний парень и что-то объяснял билетеру. С его покатых плеч сползала куртка, от чего манжеты почти полностью скрывали кисти рук.
«Яша говорил, что у него между указательным и средним пальцем левой руки татуировка – жирная точка, – мелькнуло в голове Балу. – А ну-ка...»
Балу вклинился в толпу и стал приближаться к оконцу.
– Куда прешь?! В очередь упади, старичок! – раздавалось со всех сторон.
Но Балу было не до этих выкриков. Сунув руку в карман, он, не выбирая, зацепил пальцами первую попавшуюся купюру и вытянул ее на свет. Стараясь держаться слева от веснушчатого, он наклонился над его плечом и по-дружески толкнул локтем:
– Слышь, из кармана выпала! Денег, что ли, много?
Худой тип испуганно и удивленно уставился на стодолларовую купюру, немного подумал и осторожно взял ее левой рукой. Деньги исчезли вместе с рукой очень быстро, однако Балу успел заметить между его пальцами жирную чернильную точку фиолетового цвета.
Вытолкнув свое мощное тело из толпы, Балу повернулся к ней спиной и показал Тушкану большой палец.
Глава 5
Левенец смог войти в кабинет к Струге лишь в двенадцать часов. А с девяти до половины двенадцатого он имел самый отвратительный разговор в своей жизни. Игорь Пантелеевич Кислицын, тот, что совсем недавно набивался в друзья и доверители, терзал его душу вопросами, от которых Павлу Максимовичу становилось тошно. Он даже в самом страшном сне не мог предположить, что такое возможно. Все случилось так, как предсказывал Струге. Кислицын появился в кабинете Левенца на второй минуте рабочего дня и, по-хозяйски расположившись рядом с ним, раскрыл тоненькую папку. По нежности, с которой Игорь Пантелеевич обращался с ее завязками, Левенец понял, с каким трепетом Кислицын будет лелеять этот кусок картона, когда он наполнится изобличающими молодого судью документами.
Первое чувство, которое появилось у Кислицына после того, как он встретил предложение Левенца предъявить ему приказ о назначении его исполнителем служебной проверки, было чувство растерянности. Однако оно продолжалось недолго, ибо мудрый Игорь Пантелеевич тут же смекнул, откуда, собственно, дует ветер. Неопытный Левенец самостоятельно организовать такую штыковую контратаку просто не мог. Зато это мог сделать за него Антон Павлович Струге. Поняв это, Игорь Пантелеевич отправился за
