развеваются на ветру. Живя в Зазеркалье, нужно уметь правильно отражаться от его стен. Они обманчивы, кривы, они скрывают пороки и сливают воедино всех, кто находится внутри. И нужно уметь отразиться так, чтобы на тебя не переползло чудовищное изображение рядом стоящего. Но как трудно это сделать... В Зазеркалье нельзя отдаляться от других, в нем всегда нужно быть в команде. Не можешь – выйди.
Я знаю, Струге жует валидол. Он всячески скрывает это, однако меня ли ему обманывать? Раньше, по субботам, мы свободно играли с ним в футбол два тайма кряду. В одной команде, на первенство города, среди любителей. Сейчас же он с трудом выдерживает полтора. То ногу вывихнет, то колено ушибет...
Он лжет мне. Антон обманывает меня, стараясь отвлечь мое внимание от своей груди то к колену, то к стопе. Его скорее бульдозером на землю повалишь, нежели в неправильной блокировке во время атаки! У него болит сердце. И я знаю почему.
Таких, как Струге, немного. И живут они, наверное, недолго. Их просто ненадолго хватает. Жизнь можно удлинить, слегка замарав мантию. Так, что даже я не замечу. И это неудивительно, потому что я живу за зеркальной стеной. Но эту полоску грязи тотчас заметят те, кто рядом с ним. А для Струге это означает лишь гибель. Ему плевать на мнение других, если бы он его ценил, то давно бы уже переломался и стал для всех зазеркальцев презренно своим. Но не презрения сторонних боится Струге. Если совесть у тебя существует лишь по причине боязни презрения рядом живущих, то и не совесть это вовсе, а просто – боязнь. Струге не может стать чужим для себя. В этом вся причина.
Зачем он ввязался в дело Левенца?
Этот секрет перестал для меня быть секретом с того самого момента, когда он, впервые усадив меня в кафе, отправился на лавочку перед домом Решетухи. Антон хочет приблизить к себе одного из жителей Зазеркалья, чтобы не дать ему шанса потеряться среди кривых зеркал и уберечь его от слияния с чужим изображением. Сделать из него некое подобие себя, чтобы дать понять молодому парню, кто и что есть настоящий судья. Окажись дело Андрушевича в руках Антона, я знаю, как он поступил бы с ним. Подсудимый, по причине недоказанности вины, оказался бы на свободе, а дело было бы выделено в отношении неустановленного преступника. Так велит поступить Струге его долг. И пусть дело кануло бы в Лету, потеряв свою актуальность и утянув за собой все концы, за которые могли бы схватиться сыскари из уголовного розыска. Но это уже не проблема Струге. Это проблема тех сыскарей. Кто такой Левенец? Неопытный, не обожженный обстоятельствами судья, брошенный Лукиным и Николаевым на сковороду с высокими краями лишь потому, что тот имел глупость приблизиться к Струге со своим хорошим к нему отношением. Зазеркалье – жестокая страна. Ее законы не прощают вольнодумия и свободы выбора.
Антон же, зная всю подноготную их мира, хочет показать Паше правду. Ту, с которой ему теперь придется сталкиваться на каждом шагу. Левенец много чего не понимает в этой истории, как, собственно, и я. Если верить Струге, то Паша уже готов судить, но еще не в состоянии рассуживать. По мнению судьи Струге, между двумя этими понятиями – пропасть. Я верю другу, поэтому рядом с ним.
И сейчас, когда мы с ним мчимся в моей прокурорской «Волге» в квартиру некоего Сутягина, мне даже в голову не приходит, что я поступаю неправильно. Достаточно того, что в верности этого уверен Струге...
– Что ты хочешь там увидеть? – осторожно спрашиваю я, лавируя на перекрестке среди дорогих иномарок. – Или просто хочешь переговорить с этим Сутягиным? Зачем он тебе сдался?
– Не знаю, – ответил Антон.
Это обычный ответ, после которого я уже не раз попадал в такой переплет, что возможность увидеть завтрашнюю зорьку превращалась для меня в несбыточное желание. «Не знаю», – всякий раз отвечает он, направляя мои ноги в сторону событий, на участие в которых не отважится ни один нормальный человек.
Улица Выставочная, дом восьмой, квартира шестая. За все тридцать восемь лет жизни я не был в этом дворе ни разу. Если верить Максу из команды Земцова, то это именно тот адрес, по которому сейчас проживает Сутягин. Раньше здесь проживал адвокат Савойский, который сейчас является соседом Антона. Да, городок вроде немаленький, а как он тесен...
– Пойдем вместе. – Я опережаю мысли Струге на полсекунды раньше его предложений. В конце концов у меня есть пистолет.
Маразм какой-то!.. Идем в гости к вполне добропорядочному человеку, а я думаю о пистолете. Не эхо ли последних событий, всякий раз отражаясь от действительности, залетает в мои уши? За дверью нового владельца квартиры Сутягина такая тишина, словно у него умерла теща. Зато в соседней квартире такая какофония, будто там рвут мехи баянов. Складывается впечатление, что именно там справляются по этому поводу поминки. Ни секунду не медля, я нажимаю кнопку звонка соседей.
Дверь распахивается, и нашему с Антоном взору предстает потное лицо дамы бальзаковского возраста. Очень необычно, занимаясь серьезными делами, встречать на пороге квартиры женщину, в купальном костюме и шерстяных гетрах. От спортсменки исходит дух здоровья и запах дезодоранта, не могущего перебить аромат потного сорокапятилетнего тела.
– Ой, простите! – кричит она, словно мы глухие. – Я тут аэробикой занимаюсь!
Первый раз вижу, как занимаются шейпингом под «Любэ». Ну, да не мне судить...
– Простите, что отрываем от дела, – извинился я, стараясь не вдыхать запах здоровья, – однако обстоятельства заставляют нас настаивать на разговоре. Если можно, выключите, пожалуйста, «батяню»...
Приняли нас на кухне, где была открыта форточка и пахло свежим ароматом яблочного «фэйри». От лимонада, выдавленного из сифонного устройства в холодильнике, я отказался, а Струге нет. Конечно, чего зря время терять, если разговаривать все равно буду я?
Единственный вопрос, который нас в эту минуту интересовал, – это час, в который обычно прибывает новый владелец квартиры напротив. Его я, честно говоря, не надеясь на толковый ответ, и задал.
– О-о-о, товарищи прокуроры... – Поджав сочные, словно только что сваренные вареники с вишней, губы, протянула аэробистка. – Опоздали.
– Что... значит – опоздали? – поперхнувшись ситро, прокашлял Струге.
Нисколько не смущаясь, спортсменка-ветеранка оттянула сзади тугой купальник и отпустила. Резинка треснула и встала на нужное место.
– А то и значит. Уехал Рома. Уехал к себе в Новосибирск. А мне ключ оставил, чтобы я его фикус поливала, да, если что с водопроводом, сантехникам дверь открыла. Ну, если ситуация аварийная. Сами понимаете, реформа ЖКХ, аварии, потопы, обвалы...
Струге выдержал знакомую мне паузу, и я, чтобы не выглядеть твердолобым, сразу произнес:
– Дверь соседа придется открыть.
– А ордер где?
– Вот ордер как раз в ЖКХ. А постановление, о котором вы, по всей видимости, ведете речь, подписывает прокурор. Мне еще раз удостоверение раскрыть?
Спортсменка фыркнула, накинула на плечи тигровый халат и со своими гетрами и повязкой на голове мгновенно превратилась в располневшую амазонку на пенсии. Приближаясь к коридору, где хозяйка искала ключ Сутягина, я заметил, как Струге полой пиджака вытирает стакан. У воров и их казнящих одни и те же привычки...
Когда английский замок щелкнул и дверь квартиры Сутягина бесшумно подалась внутрь, Антон прочитал в моих глазах сомнение в законности мероприятия. Надо думать, что он и сам размышлял о том, как придать осмотру квартиры законный характер. Я понял, что через пару-тройку минут мне придется кропать протокол осмотра, а потом, в случае необходимости, приобщать его к делу. Гадким было то, что я даже не представлял, к какому именно делу этот документ возможно будет приобщить. Уверен, не знал и Струге, но его постоянное «не знаю» всегда грозило последствиями.
– Пригласите еще кого-нибудь из соседей, – сказал я. – Вам придется выступить в роли понятых.
Мне ее жаль. Женщине дали ключ от квартиры, чтобы она следила за ней и оберегала от различных неприятностей, а через несколько дней приходят два мужика приличного вида, обманывают ее, и эта женщина делает все возможное, чтобы в квартире своего доверителя власти перевернули вверх дном все имущество.
Во избежание нежелательной молвы спортсменка выудила из своей квартиры виноватого вида мужика. По тому, как он прятал глаза и неловко одергивал неправильно застегнутую рубашку, мне не составило
