– Да мне-то оно без разницы, мистер Мэллори. Но я подумал, что недурно бы вас по-дружески упредить, покудова вам не начали высказывать претензии сызнова.
– Снова? – повторил Мэллори, прикуривая и швыряя горящую спичку на пол, где она оставила обугленное пятнышко в дополнение к нескольким сотням подобных бурых подпалин. – Мне еще ни разу не высказывали претензий по поводу двери.
– Вы же не понимаете, про чего я. К вам завсегда высказывают претензии насчет квартплаты, швыряния бумажных стаканчиков с окна и шаромыжников-клиентов, что шастают через вестибюль.
– Я клиентов не выбираю. Это они выбирают меня.
– Мы уходим с темы, – заметил Иезекииль. – Вы завсегда ко мне славно относились, завсегда соглашались составить мне компанию и пропустить рюмашку-другую, вы единственный, кто не кличет меня Зеком, хотя я всех просил так на меня не говорить… и мне не по нутру глядеть, как вас вышвырнут за такую ерундовину, как табличка на двери.
– Вот погоди, пока администрация достанет свою почту в следующий понедельник и не обнаружит там моего чека, – угрюмо усмехнулся Мэллори. – Тогда она о двери и думать забудет, уж это я тебе гарантирую.
– Я знаю парня, что покрасит его всего за двадцатку, – не унимался Иезекииль. – За двадцать пять, ежели хотите надпись золотом.
– Дверь – часть здания, – проронил Мэллори, задумчиво воззрившись на рдеющий кончик сигареты. – За нее должна платить администрация.
– Это нынешняя-то? – хмыкнул старик. – Смеетесь, мистер Мэллори?
– А почему бы и нет? Какого ж еще беса я плачу им квартплату?
– Квартплату вы как раз не платите, – заметил Иезекииль.
– Ну а если бы платил, так за что?
– Кабы я знал! – развел руками старик.
– Вот и я в толк не возьму. Пожалуй, и не стану платить. – Мэллори повернулся к двери. – Кроме того, мне она вроде как нравится как раз в таком виде.
– С напрочь исчерканным именем мистера Фаллико? – уточнил Иезекииль, критически разглядывая дверь.
– Этот сукин сын удрал в Калифорнию с моей женушкой, так ведь?
– Я понимаю, что это не моего ума дело, мистер Мэллори, но вы ж возникали насчет них обоих почитай что пять лет. Вам бы радоваться, что вы от них отделались.
– Это дело принципа! – огрызнулся Мэллори. – Ник Фаллико загребает в Голливуде две тысячи долларов в неделю в качестве консультанта какого-то детективного телесериала, а я торчу здесь с его затрапезными клиентами и месячным запасом грязного белья!
– Вы что, ни разу не стирали с ейного отъезда?
– Я не умею включать стиральную машину, – смущенно поерзал Мэллори. – Кроме того, на прошлой неделе ее забрали за неуплату кредита. – Бросив взгляд на старика, он добавил резким тоном:
– Я ведь не сам влез по уши в долги, у меня была масса помощников. – Он закурил новую сигарету. – Да сверх того этот дважды ублюдок утащил мои тапочки.
– Тапочки, мистер Мэллори?
Тот кивнул.
– Махнуть Дорин на бутылку доброго бурбона, – сделка честная, но эти тапочки дороги мне как память. Я не разлучался с ними четырнадцать лет. – Он помолчал. – Чертовски дольше, чем с Дорин.
– Вы могли б купить другую пару.
– Я только-только успел их разносить.
– Погодите-ка, дайте сообразить, – сдвинул брови Иезекииль. – Вы четырнадцать лет носили тапочки, которые жмут?
– Двенадцать, – уточнил Мэллори. – Последние пару лет они стали мне впору.
– Почему?
– Потому что Дорин не подметала пол за все те годы, что я прожил с ней.
– Я про то, почему вы не пошли да не обзавелись парой тапочек, которые вам впору?
Мэллори поглядел на старика долгим взглядом, тяжко вздохнул и поморщился:
– Знаешь ли, я терпеть не могу, когда мне задают подобные вопросы.
Иезекииль рассмеялся.
– Ну, в общем, мне подумалось, что лучше дать вам знать, когда начнутся жалобы насчет двери.
– А почему бы тебе самому ее не перекрасить? В конце концов, ты все-таки уборщик.
– Я работник санитарной службы, – уточнил старик.
– Какая разница?
– Центов тридцать в час или около того. И дверей не крашу. Дьявол, да у меня со старости руки-ноги уже так закостенели, что едва хватает сил таскать швабру по коридору!
