— И не безосновательная, — продолжал он. — Я совершенно не боюсь быть ограбленным, когда нахожусь среди представителей немытой массы; но среди равных себе я всегда вооружен до зубов.
Он повернулся ко мне.
— Запомните, Леонардо: если кто-нибудь скажет вам, что ему не нужны деньги, немедленно хватайтесь за кошелек и бегите.
— А что делать, если кто-то скажет, что он вор?
— Все мы воры, — сказал он, улыбаясь. — Я просто честный вор.
— Нет ли здесь противоречия? — спросил я.
— Есть, конечно. Кто сказал, что человек не может быть противоречив? — он выглянул в окно. — Ага, вот мы и на месте.
Я потянулся к ручке дверцы, но он мягко схватил меня за руку.
— Пока нет, — сказал он и включил внутреннюю связь. — Дважды вокруг квартала, Джеймс.
Обернувшись ко мне, добавил:
— Если вы не возражаете, мы еще минуту-две покатаемся, чтобы убедиться, что за нами нет хвоста и за входом в мой дом не следят.
— А если следят?
— Тогда я представлюсь соседом и вытащу картину у них из-под носа.
— А если появится настоящий сосед?
— Он перед вами, — усмехнулся Хит.
— Не понимаю.
— Я снимаю в этом здании две квартиры. Подземную — сам, и на свое имя, а ту, что на шестом этаже — под видом пожилого седобородого джентльмена, который заметно хромает. Из своей квартиры он выходит редко, только для того, чтобы соседи его видели и могли опознать.
— Надо ли полагать, что в Океане вы живете под двумя именами?
— Под тремя, — сказал он. — Это утомительно, но никогда не знаешь, что может пригодиться.
Он снова заговорил в микрофон.
— Довольно, Джеймс. Выпустите нас, припаркуйтесь за квартал и следите во все глаза за обстановкой.
Автомобиль остановился, мы вышли в теплый, сухой ночной воздух.
— Сюда, — сказал Хит, ведя меня к парадной двери большого жилого комплекса из стали и стекла.
Мы вошли в маленькое фойе и подождали, пока система охраны идентифицирует Хита.
— Добрый вечер, мистер Хит, — произнес металлический голос.
— Добрый вечер, — ответил Хит.
— С вами спутник, — сказал голос. — Назовите его.
— Это Леонардо, из расы бъйорннов, мой деловой партнер с Дальнего Лондона. В течение ближайших часов — гость.
— Зарегистрирован, — сказал голос.
Вдруг часть стены отодвинулась, и Хит вошел внутрь, пригласив меня следовать за собой. По освещенному коридору мы подошли к ближайшему лифту и через мгновение уже спустились на нижний уровень.
— Вот мы и дома, — сказал Хит, подходя к двери и ожидая, пока компьютер опознает его по голосограмме и снимку сетчатки.
Дверь тихо скользнула в стену, и мы вошли в темную квартиру.
— Свет, — скомандовал он.
Мгновенно вспыхнуло множество ламп и светильников. Я оказался в элегантно обставленной комнате с множеством развлекательных приспособлений, от голографического видео в рост человека, до нескольких сложных игр, подключенных к одному компьютеру. Нам исполнил серенаду струнный квартет в декафонической записи, а гипнотические переливы света плели хитроумные пастельные узоры на стенах и потолке. У одной из стен в витрине стояло около двадцати скульптур и артефактов со всей галактики, миниатюрных и изящных, совершенно потрясающе исполненных. Перед застеленной мехом кушеткой, в двух футах над полом, висела хромовая столешница, на ней лежали три книги с Земли в кожаных переплетах.
— Хотите выпить? — спросил Хит.
— Нет, спасибо, — ответил я.
— Вы самое сухое существо из всех, кого я встречал, — заметил он. — Вы не проголодались? У меня превосходно оборудованная кухня, хотя должен признаться, что я никогда в жизни не готовил. Вам придется самому с ней управляться.
— Может быть, позже, — сказал я. — Сейчас мне хочется взглянуть на картину Маллаки.
— Как хотите, — сказал он и прошел в другую комнату.
Через минуту он вернулся с большим полотном и поставил его на кушетку.
Картина совпадала с голограммой, которую мне дала Тай Чонг. Мы оба стали ее рассматривать.
— Ужасно, не правда ли? — прокомментировал он.
— Он не мастер, — согласился я.
— Мне бы не хватило наглости предложить ее Тай Чонг, — продолжал Хит, — если бы женщина не была так красива. Ее красота побеждает даже неумение художника.
Он не отрывал взгляда от картины.
— Она в самом деле удивительна, правда?
— Да, — согласился я. — Вы не знаете, у Маллаки нет других ее портретов?
— Сомневаюсь, — ответил Хит. — Насколько я знаю, это вообще его первая картина.
— Вы можете что-нибудь о нем рассказать?
— Не много. Он почти все свое время проводит на Внутренних Границах, хотя дом у него на Кванте IX. Он никогда не говорит о своей профессии, но по намекам и обрывкам сведений, которые мне удалось собрать, я заключил, что он охотник за беглецами, причем очень удачливый.
— Если он богат и не зарабатывает на жизнь живописью, тогда зачем же он дал вам этот портрет для продажи? — поинтересовался я.
— Насколько я понял, несколько месяцев назад она его бросила.
— И он так убит горем, что не хочет оставлять в доме напоминания о ней?
— Или так взбешен.
Я внимательно всмотрелся в лицо на картине.
— Он говорил, почему она ушла от него, или куда?
Хит покачал головой.
— Я почти не знаю этого человека, Леонардо. — Он еще раз взглянул на картину и с сомнением спросил:
— Вы действительно думаете, что мистер Аберкромби захочет купить эту картину?
— Он захочет.
— У этого человека совсем нет вкуса.
— Он собирает ее портреты, — сказал я.
— И хочет собрать все?
— Хотел бы.
— А что тут трудного? — спросил Хит. — В конце концов, ей не дашь и тридцати пяти. Сколько художников могли ее писать?
— Больше, чем вы думаете, — ответил я. — Люди изображают ее на портретах и в скульптуре уже восемь тысяч лет.
— Наверное, шаблонное лицо.
— Вы когда-нибудь видели такое? — спросил я.
Он еще раз изучающе посмотрел на портрет и покачал головой.
— Ни разу, — признался он.
— Маллаки говорил о ней?
— По-вашему, мы старые друзья? — взмолился Хит. — Я его видел всего два раза. Он сказал мне
