проект в Интернете является одним из самых прибыльных… Коннор, это Сэмми Саймонс. Мы часто с ней сотрудничаем. Мне нужно выйти; думаю, я буду отсутствовать где-то минут двадцать или даже тридцать. Сэмми, успеешь сфотографировать нашего гостя?
Сэмми кивнула.
Она была словно загипнотизированная.
Грациозным движением журналистка поднялась, потом вышла из студии. Коннор проводил ее взглядом. Она оказалась довольно высокого роста.
Коннор перевел взгляд на Сэмми. Это произошло очень быстро. Если бы она не наблюдала за бизнесменом столь пристально, возможно, и не заметила бы взгляд, брошенный вслед журналистке. Коннор улыбнулся. Его улыбка заставила что-то дрогнуть у Сэмми внутри.
Черные глаза пристально смотрели на нее.
Да… А она так глупо повела себя в лифте.
Если бы она знала, что они с черноволосым незнакомцем едут на одну и ту же встречу, была бы сдержанной и собранной.
В конце концов, в непричесанности и съевшейся помаде на губах тоже есть свой шарм…
Теперь Сэмми была почти уверена в одном: когда Коннор будет смотреть в ее объектив, вряд ли сможет сдержать усмешку.
На ее снимках он точно получится этаким демоническим персонажем — уверенным в себе, ироничным, притягательным.
А все потому, что в глубине души он посмеивается над ней…
— Сэмми это сокращенное от Саманты? — спросил Коннор.
— Нет! Сэмми это Сэмми.
— Напоминает мальчишеское имя.
Сэмми вспылила:
— Это имя дала мне моя мама! И мне бы очень не хотелось обсуждать с вами ее решения… тем более что ни один человек уже не в состоянии высказать претензии ей лично…
Вот пожалуйста, она уже грубит гостю журнала. Отличное начало для интервью! Журналистка может сказать ей спасибо за то расположение духа, в которое сейчас придет Коннор.
С другой стороны, раздраженные випы могут сказать больше, чем от них ожидают. И откровеннее.
Но Коннор почему-то понял Сэмми правильно.
— Я ни в коем случае не хотел задеть память вашей матери… Ведь вы это имели в виду?
Сэмми молча кивнула.
В горле словно застрял комок, и его было не проглотить, и невозможно было что-то сделать. Она машинально протянула руку, но Коннор оказался более проворным — пальцы Сэмми натолкнулись на протянутый им стакан с водой.
— Спасибо.
— На здоровье!
Сэмми сделала несколько глотков холодной минеральной воды, поставила стакан обратно на стол.
Коннор вежливо заметил:
— Я только хотел сказать, что такой хорошенькой девушке подошло бы более нежное имя, вот и все.
Понятно, хмуро подумала Сэмми, он перешел на комплименты, лишь бы загладить свою вину. И поделом ему. Пусть теперь рассыпается в любезностях.
Прошло уже несколько минут, а Сэмми до сих пор не достала фотоаппарат из кофра.
— Уверен, что ваша мама была замечательной женщиной.
— Послушайте… Коннор… вовсе не обязательно говорить об этом. Мы с вами…
— Согласен. Говорить не обязательно. Но, кажется, я случайно задел ваши чувства.
Сэмми почувствовала, как предательские слезы подступают к глазам. Она торопливо пробормотала:
— Поверьте, ничего страшного. Просто я… я редко обсуждаю это с кем-то. И, наверное, еще реже вспоминаю…
Коннор покачал головой:
— Сэмми, Сэмми… Вы имеете полное право вспоминать об этом так часто, как сами этого хотите.
— Некоторые воспоминания легко извлекаются из глубин памяти, но при этом причиняют боль.
— Думаете, если затолкать болезненные воспоминания поглубже, от них удастся по-настоящему избавиться? Мне кажется, что вы витаете в иллюзиях. Напрасно. Боль может вылезти наружу в самый неподходящий для этого момент, вот как сейчас, например…
Сэмми пожала плечами:
— Даже не знаю…
А про себя она твердила: не расклеиваться, не раскисать! В конце концов, она на работе… Нельзя терять контроль над собой. Наверняка у нее сейчас расстроенный вид. Сейчас придет корреспондент и спросит… спросит…
Что же она спросит?
Мысли путались, они словно увязали в тумане. Нужно собраться… Собраться было просто необходимо.
— Сэмми, — вновь заговорил Коннор, и его голос обволакивал, будто бархат расплавленного шоколада, — ваши родители вырастили замечательную девушку. Посмотрите на себя. Вероятно, они позаботились и о том, чтобы дать вам интересную профессию. Помогали, направляли, советовали… Почему бы не рассказывать о них везде, где вам захочется об этом поговорить?
Сэмми вспомнила о том, что у нее накрашены ресницы. Огромным усилием воли удалось удержать подступившие вплотную слезы.
— Больше всего мне не хватает моих родителей по выходным, — призналась Сэмми.
— Почему? — участливо спросил Коннор.
— Ну… Иногда в выходные у меня выдается несколько свободных часов. И я не всегда могу придумать, куда же их деть. Нужно как-то отвлечься от работы, но не всегда находится компания. Тогда я вспоминаю… Вместе мы ходили в зоопарк, в планетарий… На аттракционы… Отец учил меня играть в шахматы. А мама… Если я болела, она неизменно приносила мне самую интересную книжку. И свежий журнал мод — еще в полиэтилене, нераспакованный… Никто не мог сварить горячий шоколад так же вкусно, как она.
— Неужели никто?
Сэмми пояснила:
— Теперь… Теперь я частенько заказываю шоколад то в одном кафе, то в другом. И пока ни одно из этих кафе не выдерживало конкуренции.
— Но шоколад можно сделать и самой.
— Нет, — Сэмми отрицательно замотала головой, — я могу сварить сама себе какао, кофе… Но только не горячий шоколад!
— Понимаю.
— Действительно понимаете?
— Конечно. — Коннор смотрел на нее тепло, но без тени улыбки. Он смотрел на нее сочувственно.
Но в его взгляде не было жалости. Жалости, снисхождения, чего-то, что могло по-настоящему задеть или разозлить Сэмми.
— Было очень много счастливых моментов… Но лишь теперь по-настоящему понимаешь, каким большим счастьем это было.
Дверь открылась, и на пороге появилась журналистка.
— Ну что, Сэмми, вы с Коннором уже закончили? — осведомилась она, широко улыбаясь.
Сэмми вздрогнула. Черт, опять она попала впросак!
Она уже должна была бы сделать не меньше пятидесяти кадров. Потом они с Кристиной выбрали бы
