немцах?
— Ах это… Знаешь, тут селилось довольно много немцев. И занимались они тут пивоварением. Население в городке довольно смешанное. Даже шведы есть. Впрочем, живут все дружно… А те немцы, которые тут осели, и устраивают периодически праздники пива. Для них же это — излюбленный напиток, впрочем, и часть немецкой культуры тоже.
— А как на ваших праздниках обстоят дела с колбасой?
Мирабель в удивлении воззрилась на Дика:
— При чем тут колбаса?..
— А чем ваши немцы предлагают закусывать пиво?
— В ларьках и павильонах на площади наверняка будут продаваться сосиски. Ты действительно хочешь пойти?
— Да, и тебя с собой возьму.
— Тоже мне любитель пива…
— Я пойду туда не столько за пивом, сколько…
— За колбасками?
— Главное все-таки это общение.
— Новые впечатления.
— Именно. Это ведь моя страна.
8
«И что я должна надевать на этот дурацкий праздник пива?»
Мирабель в огорчении стояла перед платяным шкафом, перебирая дрожащими пальцами одежки.
«И, черт подери, почему у меня дрожат руки? Я действительно так боюсь снова встретиться со всеми ними лицом к лицу?»
Прошло ведь уже столько времени… Наверняка все забылось.
Особенно если учесть, что она, Мирабель, ни в чем не виновата.
Гордость и уверенность в себе — вопросы, конечно, важные, но что же ей делать с первостепенным? Кажется, на подобную вечеринку ей надеть нечего.
Канингем ни разу не говорил Мирабель о том, что любит подобные вечеринки и хочет их посещать. Она так и не обзавелась соответствующим нарядом. В его родном городе они так и не ходили ни на один из пивных или еще каких-то общественных праздников. Собственно говоря, Мирабель не слишком-то и рвалась на городскую площадь в эти дни.
Как она одевалась, переехав сюда?
Просто, без претензий, без особых выкрутасов.
Джинсы, штаны из саржи или хлопка, футболки, даже рубашки ковбойского вида. Иногда — шортики или в меру короткие юбки.
Но была еще и одежда, которую Мирабель привезла из Нью-Йорка. Выбросить не доходили руки… Впрочем, нет, если быть честной, то рука не поднималась выкинуть всю эту красоту.
Дизайнерские маечки и яркие колготки, полупрозрачные блузки и корсеты, декольтированные кофточки… Джинсы с вышивкой или нарочито грубые, легинсы с едва заметным блеском.
И каблуки, каблуки… Каблуки, которые так подходят к платьям-футлярам, платьям-чулкам и платьям в пол…
Разве могла она носить в этом городке всю свою любимую одежду? Это было бы попросту неуместно. Глупо водить «субару» в сапожках на длинном и тонком каблуке. Глупо намывать в доме полы и печь яблочные оладьи в футболках от именитых дизайнеров, фамилии которых скажут столь многое любому жителю Нью-Йорка… Причем скажут как о самих дизайнерах, так и об обладателях этих ценных вещичек.
«Ты просто боишься быть самой собой», — прошелестел в голове вкрадчивый голос.
Кто боится? Она боится? Да разве это правда?
Очень может быть, что и правда… Да, что правда, то правда — иногда правду признавать тяжело. Получился целый каламбур, словно Мирабель была известным телевизионным комиком.
Ты боялась показывать и напоминать Канингему о своей прежней жизни. Тебе, Мирабель, казалось, что если ты будешь выглядеть и одеваться в своей излюбленной манере, то тем самым станешь подчеркивать свою обособленность от этого места, от этого мира… Дело ведь не в одежде, совсем нет… А она до сих пор даже на вечеринку боится одеться иначе, чем привыкли здешние старожилы. И кому от этого было хорошо? Ей? Канингему? Местным жителям вообще не должно быть никакого дела до ее манеры одеваться! И точка!
В результате споров с самой собой Мирабель прокопалась куда дольше, чем планировала. Зато Дик, перед которым она предстала спустя пятьдесят минут, даже ахнул от удивления.
Все свои выражения или возражения он сдержал при себе. Однако он мог бы много чего сказать Мирабель: что она выглядит как настоящая городская штучка, что такую фигурку, как у нее, непростительно укутывать в серые балахоны с вышитыми карманами (какие Мирабель предпочитала дома) или в широкие мужские рубашки…
На Мирабель была тонкая блузка серебристого оттенка, закрывающая шею и доходящая чуть ли не до кончиков пальцев. Причем до уровня декольте серебристая ткань была практически прозрачной, и лишь грудь, талия и живот были обтянуты более плотной, не просвечивающей тканью.
Сама по себе блузка уже была выдающимся явлением. Но, кажется, этого оказалось мало для Мирабель. Начиная от линии талии, она была затянута в длинную и узкую юбку с высоким поясом, застегнутым на блестящие пуговички, несведущему человеку кажущиеся рубинами. Юбка была винного цвета, ее ткань намекала на возможную прозрачность при определенных движениях и поворотах ее обладательницы, а разрез доходил до середины бедра. Юбка была одновременно и пристойной, и провокационной. Дик покачал головой, глядя на всю эту роскошь.
Он сделал Мирабель лишь одно-единственное замечание:
— Послушай, тебе не кажется, что такое украшение для народного гулянья — это все-таки немножко чересчур?
Мирабель подошла к зеркалу, висящему в прихожей, посмотрелась в него, хотя прекрасно помнила, как выглядит кулон, висящий на ее шее.
Золотая цепь не баснословной стоимости, но изысканная по форме; висящий на этой цепи рубиновый кулон, своими очертаниями напоминающий сердце, довольно крупный, с хищным огоньком глубоко внутри камня…
— В конце концов, кого это касается, кроме меня? — повторила Мирабель свою недавнюю мысль. — Как хочу, так и одеваюсь, праздник это или нет?..
— Конечно, праздник. — Дик рассмеялся. — Праздник, на котором добропорядочные бюргеры… то есть, пардон, фермеры будут поедать сосиски и запивать их темным пивом. Мирабель, я не хочу сказать ничего плохого, но ты выглядишь так, словно собралась на светский раут.
— Ты действительно не сказал мне ничего плохого, — кивнула Мирабель, поправляя выбившуюся из прически прядь черных волос. — Мы идем?
Дик продолжал с сомнением смотреть на нее:
— Ты же не хочешь сказать, что это настоящий рубин? Кулон у тебя на шее?
— А если и так, то что? — Она с вызовом прищурилась.
— Собственно говоря, ничего.
— Боишься, что нас ограбят?
— О, этого я стал бы бояться в последнюю очередь.
— Ты что же, ничего не боишься?
