— Все-таки ты девушка со странностями, — заявил Дик, вздыхая. — Ладно, тогда придется тебе выпить горячего чаю с малиновым джемом…
— Фу-у-у, косточки…
— И выпьешь лекарство.
— Ладно.
— Ты мне не возражаешь? Я удивлен. С твоего позволения, я принесу тебе чай, а потом соображу что-нибудь поесть.
— Есть я не хочу.
— Зато я хочу. С утра во рту крошки не было…
— Ты не ел?
— Нет. Как пришел тебя проведать, так и забыл про завтрак. Я скоро вернусь, ты еще не успеешь про меня забыть.
Мирабель пролежала с высокой температурой и сильной слабостью около шести дней. Все это время Дик изображал заботливую сиделку — приносил и уносил стаканы с минералкой, протирал ей лоб влажным полотенцем, проветривал спальню и заваривал в термосе всякие лечебные травки.
— У тебя что, нет других дел, кроме как за мной ухаживать?
— А я еще и не начинал. — Дик широко улыбнулся.
— Ты же понимаешь, о чем я.
— Ага, понимаю.
— Неужели тебе так интересно бесконечно читать Сэлинджера у постели тяжелобольной?
— Ничего, ты уже пошла на поправку. Скорее всего, это было что-то вроде гриппа.
— Я серьезно… Ты же вроде как собирался заправиться и лететь дальше, путешествовать по стране. А вместо этого застрял тут надолго.
— Полеты могут немного подождать, — спокойно ответил Дик. — Кроме того, разве я могу оставить человека в бедственном положении?
— Но я не при смерти и не бедствую.
Дик подтащил тяжелое кресло поближе к постели девушки, уселся в него и внимательно посмотрел на Мирабель.
— У меня тоже есть к тебе вопросы, — неожиданно заявил он.
— Может, не стоит? — осторожно поинтересовалась Мирабель.
— Стоит… Когда окончательно поправишься, первое, что сделай, подойди к зеркалу и внимательно посмотри на себя.
— Зачем? Я прекрасно знаю, как я выгляжу.
— Точно?
Дик прищурился.
— Ага, — кивнула Мирабель. — Зеленая… ну или во всяком случае бледнющая после болезни, волосы спутанные, под глазами темные тени.
— Брось, ты ведь и сама прекрасно знаешь, какое впечатление производишь на мужчин.
Мирабель не собиралась смущаться, но все-таки смутилась. Дик продолжил:
— Юная, красивая, одинокая… У тебя должна быть уйма друзей и целый штат поклонников. Я пробыл здесь неделю и за это время не увидел ни одного человека, не считая, разумеется, себя самого. Ни звонка, ни стука в дверь… А ведь у тебя в отличие от меня даже есть мобильный.
Мирабель вздохнула:
— Не мог бы ты сварить для меня пасту? Что-то аппетит вдруг проснулся…
— Ничего удивительного, — спокойно ответил Дик и поднялся. — Ты столько времени ничего не ела. Я понял, ты не хочешь об этом говорить. Что ж… твое право. Но все это выглядит очень странно… Слушай, а может, ты просто-напросто колдунья?
Мирабель дотянулась до подушки и изо всех сил — сколько нашлись — запустила ею в Дика. Одного шага, незаметно сделанного им, было достаточно, чтобы она промазала мимо своей насмешливой цели…
Дик вышел из комнаты, а Мирабель уселась среди подушек, натянула на себя длинную футболку, откинула одеяло и босиком прошлепала в ванную. Там она уставилась на себя в зеркало, словно и вправду увидела впервые… Черные волосы были спутанными, но все такими же шелковистыми. Синие глаза смотрели недоверчиво и хмуро, нежный ротик был слегка приоткрыт, словно его хозяйка пыталась выговорить: «Не верю»…
Может быть, Бернингтон прав и в его словах есть свой резон?
Превратилась в живую мумию, добровольно поставила на себе крест и вот уже год не движется ни взад ни вперед.
Вперед — чтобы начать новую жизнь. Назад — хотя бы для того, чтобы разобраться с прошлым. Должно же оно когда-нибудь отпустить ее? Или же это она сама его не желает отпускать?
Каким образом она, цветущая и юная, когда-то жизнерадостная и веселая девушка, оказалась в полной изоляции от мира и близких людей? Почему не пытается хоть немного изменить ситуацию к лучшему?
Она осталась одна, совсем одна… Если бы за кружкой воды на днях к ней не занесло пилота, у которого закончился бензин, лежала бы тут без возможности поесть-попить и сказать хоть кому-нибудь, как она себя чувствует…
Заслышав на лестнице легкие шаги, Мирабель стремглав помчалась в постель и даже успела принять прежнее лежачее положение, прежде чем он появился в комнате.
— Садись, — велел он, — и осторожно: горячее.
И вот теперь наконец-то она проснулась, ощущая себя относительно здоровой — относительно всех прочих дней, разумеется. Голова больше не болела, за окном было ясное утро, слабость в теле прошла, и даже как будто прилив сил появился.
Мирабель осторожно села на кровати. Не почувствовав привычного головокружения, она улыбнулась и поднялась. Сейчас, сейчас она наконец-то примет душ, а еще, конечно, вымоет голову. Сколько дней она ждала этого момента! Можно, в принципе, даже ванну принять. Но это дело небыстрое, а если Дик проснется и заявится проведать ее прежде, чем она вынырнет из душистой пены, то велик риск нарваться на очередные нотации.
Мирабель захватила нарядный шелковый халатик и отправилась в душ.
5
В честь своего выздоровления Мирабель испекла целую гору золотистых и ароматных блинчиков. Из недр кухонного шкафа был извлечен земляничный конфитюр, и забавная парочка с двойным энтузиазмом принялась за поедание лакомства.
Когда первый голод был утолен, Мирабель спросила сидящего на противоположном конце стола Дика:
— Скажи, а когда ты планируешь улетать?
Дик едва не подавился блинчиком:
— Да как сказать… Сперва я должен убедиться, что с тобой все будет в порядке. По правде говоря, мне почему-то кажется, что с тобой ничего никогда не будет в окончательном порядке.
Мирабель замерла. Слишком уж это было похоже на… на своего рода признание. Но в чем? И… зачем?
— Хотя, конечно, пора бы мне и честь знать, — продолжил Дик, — я в самом деле подзадержался в вашем городке, хотя меня никто и не приглашал. Мирабель промолчала.
