Мэрриот? Ах, заткнись, сказал Гарри надоевшему голосу и достал с полки «Врата слоновой кости» на случай, вдруг там окажутся еще указатели, ведущие в прошлое. В любом случае, он закончит книгу.
Флой искусно раскручивал историю своей маленькой печальной героини. Он подарил Тэнси счастливый конец — по крайней мере, он намекнул читателю, что хэппи-энд в конечном итоге ждет ее. Гарри почему-то был рад этому.
Один из детей, мальчик по имени Энтони, с которым Тэнси росла в страшном сиротстве старого работного дома и который на короткое время появлялся в книге во второстепенной роли, оставил сиротский приют и попал во взрослый мир. Он пришел в него, чтобы найти работу, но также для того, чтобы найти Тэнси, и в книге этому была посвящена пара напряженных глав, в которых рассказывалось, как мальчик — теперь уже двадцатилетний молодой человек — исследует сумеречный бесчеловечный мир жадных жестоких людей, которые похищают детей для публичных домов. Неизбежно поиски приводят его в дом на улице Стрел, и неминуемо он приходит туда после того, как Тэнси, которой теперь шестнадцать, набравшись достаточно смелости, сбежала из него и вскоре нашла работу в маленькой цветочной лавке недалеко от Ковент-Гарден. Она вышла из врат слоновой кости к новой жизни среди цветов и ароматов трав. Фиалок и кислицы. Что еще? — думал Гарри.
Но в новой жизни Тэнси должно было найтись место для Энтони, так что с помощью старшей девочки, с которой она подружилась на улице Стрел, история близилась к встрече, к эмоциональному воссоединению героев. Гарри, критически читая эту сцену, вновь почувствовал, что Флой был раздражен тем, что не мог уложить своих главных героев в постель. Пожалуйста, без секса, вы же понимаете, мы еще только в начале двадцатого века.
Книга заканчивалась глубоко радующим душу столкновением со злодеем — владельцем публичного дома на улице Стрел, и теперь автор не скрывал уже своей радости — Флой выписал каждую букву его позорной смерти.
Тэнси сопровождала Энтони и видела, как Энтони зажал его в углу, обвиняя, затем связал его и, потеряв контроль над собой, избил. Гарри ждал от Тэнси истерики, но героини тех дней, по меньшей мере, героини Филипа Флери, были сделаны из более твердого материала. Тэнси наблюдала за всем из-за двери, и, хотя иногда ей приходилось сжимать зубами свою ладонь, чтобы не закричать, она ничего не сделала для того, чтобы предотвратить казнь злодея. Когда он упал на пол и кровь потекла у него изо рта, а голова была неестественно повернута вбок, она поняла, что он мертв. В голове пронеслись строчки песни, которую она часто пела вместе с другими детьми.
Гарри не узнал строчки, но он понял их значение. Возмездие. Оправданное убийство злого человека.
Образ повешенного был поразительно точен. Гарри понял, что хотел сказать Флой, как если бы сам это написал: злодей заслуживал убийства; выданный властям, он все равно был бы приговорен к смерти. Гарри не был уверен, что разделяет точку зрения Флоя, но он безошибочно понял его логику.
Потрясение ждало его в конце главы, за четыре страницы до ее завершения. Похититель Тэнси, человек, растянувший мерзкую, липкую паучью сеть публичных домов и детской проституции, был тем же человеком, что держал мюзик-холл с его душераздирающими номерами. Мэтт Данси.
Если мой ум был в смятении после того, как я пришла от Флоя, столь неожиданно вернувшегося в мою жизнь, то это переживание оказалось лишь каплей в море горя и отчаяния, которыми охвачена теперь моя душа. Не уверена, что смогу описать все правдоподобно, но если я не сделаю этого, то чувствую, что они смогут захлестнуть и уничтожить меня.
Мои дети живы. Виола и Соррел живы. И хотя я пишу это на странице дневника, и хотя я долго смотрела на эти буквы, написанные мной, я с трудом осознаю это. Думала, что смогу записать свои переживания сегодня и найти в этом облегчение, но не могу; слезы текут на страницу, и я вынуждена прерваться…
Полночь, и я по-прежнему не могу описать эти переживания, они давят на меня тяжелым грузом. В общей путанице эмоций все яснее начинает формироваться чувство вины. Я должна была знать, я должна была почувствовать, что мои дети не умерли: что я за мать, если не знала, что они живут где-то в этом мире! Но ведь были похороны, и этот душераздирающий гроб, и Эдвард сказал, что они умерли.
Эдвард сказал, что они умерли. К этой мысли я возвращаюсь снова и снова.
Мне не удалось совсем успокоиться, но думаю, что нужно постараться записать все события. (Смогу ли я когда-нибудь показать эти страницы Виоле и Соррел? Возможность этого пугает меня и одновременно переполняет радостью.) Итак, я укрылась шерстяной шалью и села за маленький столик у окна. Клари (она пришла на смену Мэйзи в качестве горничной) зажгла мне огонь, и теплые угли еще освещают комнату. Света мало, чтобы писать, и я зажгла небольшую лампу и поставила ее на стол. На улице тихо, а здесь лишь размеренный бой каминных часов и треск углей умирающего огня. Мне кажется, что во всем мире я одна не сплю.
Сегодня, нет, уже вчера, поскольку давно уже за полночь, день начинался как самый обыкновенный, хотя ни один день с Флоем не может быть обыкновенным. Когда я ехала в госпиталь, не случилось ничего из ряда вон выходящего. Было холодно и свежо — люблю такие осенние дни, — и я села на трамвай до
