видел, как на глаза у нее наворачиваются слезы. Бог знает, когда она пришла в «Подвальный», как давно слушала. Она могла сидеть в соседней кабинке, прислонясь головой к перегородке. Но сколько бы она тут ни провела, этого хватило. Недоросли у меня за спиной захихикали.
Я выдавил приветственную улыбку.
– На самом деле мы говорили просто про…
Но без толку. Он шмыгнула носом, моргнула, так что восхитительно затрепетали ресницы, и одними губами произнесла «сволочь». На том Дженни Сэмпсон повернулась и убежала.
До окончания учебы мы не сказали друг другу ни слова.
Когда наконец кого-то узнаешь, трудно взять в толк, как ты мог не замечать этого человека. Глядя, как Дженни сейчас идет в мою сторону по пустому гулкому коридору к выходу из Форин- офис, я чувствовал себя нелепо, настолько она была сама собой. Как я мог ее не узнать? Да, дорогой шорох модельных свободных черных брюк и черного пиджака, возможно, никак не вязался с той Дженни Сэмпсон, которую я знал. Да, тишину плоских подошв сменило цоканье точеных шпилек, выстукивающих уверенный ритм по шахматным плитам. Но все это не скрывало сути. Она оставалась прежней Дженни Сэмпсон, женщиной, которую я унизил.
Я явился без предварительной договоренности около часа дня, исходя из того, что ей понадобится выйти на ленч. Если я не смогу к ней подступиться, мой великий план (а правду сказать, дальше этого он разработан не был) заключался в том, чтобы оставить мой номер телефона в надежде, что она позвонит. Обошлось. Секретарь на ресепшн отрезала:
– Мисс Сэмпсон сейчас спустится.
И вот она собственной персоной: бездушная и деловитая. Она протянула мне руку для пожатия, точно мы условились о встрече, и сказала:
– Я иногда читаю твою колонку. Ты свое дело знаешь, но иногда излишне жесток.
– Да, ты права. Я пытаюсь исправиться. Вот почему я…
– Пойдем пройдемся, – прервала она, кивая на яркий прямоугольник дневного света в проеме открытой двери. – Мне нужно доставить пакет.
Она показала желтый пакет, а потом повернулась и широким шагом вышла во внезапный шум оживленной лондонской улицы. Я поспешил ее догнать, чувствуя себя неуклюжим и нерешительным на фоне ее собранности.
– Я начал говорить о том, зачем пришел.
– Да? – довольно нетерпеливо.
– Я хотел поговорить про нас… нет, про себя. Про то, что тогда сделал.
– Продолжай.
– Хорошо. Да. Ладно. Дело в том, что я думал о… ну знаешь… о нашей учебе в Йорке и о том, как я… ну, солгал про тебя. Это были ужасные, гадкие слова, жестокие, мерзкие и бездушные, и сегодня я пришел, потому что хотел попросить прощения. Я не рассчитываю, что ты просто примешь мои извинения, но…
– Хм.
– …тем не менее мне показалось, что это нужно сделать.
Теперь мы шли быстро: уставившись прямо перед собой, она прокладывала себе дорогу во встречном потоке пешеходов, а я почти бежал вприпрыжку, чтобы не отставать. У меня появилось такое ощущение, будто я пытаюсь продать ей что-то ненужное, и, наверное, так оно и было.
– Потому что нет смысла просить прощения, если наперед знаешь, что твои извинения примут, верно? Я хочу сказать, прощения следует просить ради самого прощения.
– Да?
– И не важно, сколько времени прошло, правда?
– Не важно?
– Дело в том, знаешь… – Я шарил наугад, пытаясь уяснить, а в чем, собственно, дело, когда мне на ум пришло: – Дело в том, что у обиды нет срока давности.
Я проскочил несколько ярдов, прежде чем сообразил, что она остановилась как вкопанная, и повернулся. Внезапно статуя ожила.
– Что ты сейчас сказал?
– Э-э… что нет… ну знаешь… нет срока давности…
– Да?
– Обиды…
– Ты это где-то прочел?
– Нет, я просто…
– Это не из учебника юриспруденции или?…
– Боюсь, только что придумал.
– И – для полной ясности – ты просишь у меня прощения?
– Я пытаюсь. Таков был план.
– Попросить прощения?
Я пожал плечами.
– Наверное. Я не рассчитывал, что ты согласишься меня выслушать, но…
– Нет, нет, нет. Я хочу тебя выслушать. – Теперь она казалась возбужденной, будто только что увидела в витрине вещь, которую искала много месяцев. Бросив взгляд на массивные наручные часы, она сказала: – У тебя есть свободных полчаса? Я живу в двух шагах отсюда. Если честно, то вон за тем домом.
– Ты живешь в правительственном здании?
– На служебной квартире. Одна из привилегий работы. Скоро перееду. Мне вот что хотелось бы сделать… – Она помолчала, словно пытаясь успокоиться. – Знаю, это, возможно, прозвучит немного странно, но мне хотелось бы тебя записать. У меня есть маленькая цифровая видеокамера. Для съемки совещаний и тому подобного. Ты не против? Не против? Этим ты бы мне очень помог.
– А как же твой конверт?
Дженни поглядела на желтую бандероль, точно совсем про нее забыла.
– Подождет, – отмахнулась она.
У меня не было причин отказываться. Если она хочет записать мои извинения, ее право.
Дженни привела меня в однокомнатную квартиру на двадцатом с чем-то этаже одного из зданий казначейства: величественная, перекатывающаяся эхом пустыня паркетного пола и длинные окна, заливающие это пространство светом. В дальнем углу стояла аккуратно застеленная двуспальная кровать, рядом – вешалка с черными брючными костюмами и белыми блузками на плечиках. Напротив – кухонный уголок в модернистском духе, и над рабочей поверхностью – полка, заставленная толстыми поваренными книгами с яркими корешками. Дженни попросила меня сесть на светло-кремовый диван в гостином уголке, а сама пошла доставать что-то из стенного шкафа возле кровати, я даже не понял, что он там есть, пока она не хлопнула ладонью по панели и панель не отодвинулась.
– Вот, нашла, – сказала Дженни.
Она вернулась с треножником и камерой, такой маленькой, что я засомневался, а помещусь ли целиком в ее узенький объектив. Дженни повозилась, подсоединяя провода, вставила в прорезь мини-диск и направила устройство в нужную сторону. Наконец она как будто удовлетворилась, что все на месте, и подтянула стул, чтобы сесть рядом с треножником, после чего нажала кнопку.
– Видишь красный огонек спереди, сразу под объективом? Я перевел взгляд на камеру.
– Э-э… да. Да. Вижу.
– Отлично. Пошла запись. – Она отвлеклась от панели управления, чтобы посмотреть на меня. – Поехали. Начинай, когда захочешь.
Я указал на камеру.
– Хочешь, чтобы я обращался к объективу, или к тебе, или… Дженни подалась вперед, уперев локти в колени и опустив на руки подбородок, точно собиралась с духом.
– Не важно. Как тебе будет удобнее. Обращайся к камере или ко мне. Честное слово, делай как тебе лучше.
– Ладно, – сказал я. А потом: – Сначала?
– Непременно. С самого начала. – Она ободряюще улыбнулась.
