меня. Во-вторых, из практических соображений, из-за которых все остальные превращаются в чисто отвлеченные. Я явно не способен найти, с кем заняться сексом.
– Не везет в любви?
– Даже до тела не допускают.
Она сморщила носик.
– И это все?
Уменьшив немного газ, я начал ложкой накладывать разогретое оливковое и сливочное масло на еще сырое сверху мясо.
– Не знаю, – солгал я. – Я просто, ну, не вызываю интереса.
– Да брось…
Пожав плечами, я к ней повернулся.
– Это ты брось. Посмотри на меня. На меня всего. Какой женщине нужно…
Я развел руки, от чего мясная вилка едва не уткнулась в люстру, и поглядел на себя: огромная грудь с сосками в разных временных поясах, круглый живот, тяжелые ляжки и толстые игры. С такими габаритами поход за одеждой превращается в кошмар, кресла в самолетах – в пытку. Из-за такого тела я подростком столько раз просиживал в одиночестве конец вечеринки «Сексуальные исцеления» или «Верность» балета Шпандау или еще что-нибудь столь же выводящее из себя Фила Коллинза. Моя громадная туша.
– …все это.
– Чушь собачья.
Я отвернулся к плите, чтобы на пару минут перевернуть мясо. В кухне пахло чесноком и горячим, дымным маслом. Само совершенство.
– Я тебе говорю, что есть.
– Да ты не такой уж большой.
– У меня талия – сорок дюймов.
Брови у нее невольно полезли вверх. Она, точно согревая, покрутила бокал между ладоней.
– По тебе не скажешь. – Она отхлебнула вина и быстро-быстро его проглотила.
– Спасибо.
– Просто констатирую факт. – А потом: – Но женщины у тебя ведь были?
– Конечно.
– И что случалось?
– А ведь ты всерьез взялась меня допрашивать, да?
Показывая, что сдается, Линн подняла руки.
– Могу заткнуться.
Я с грохотом сунул сотейник в духовку. Пусть постоит еще пятнадцать минут, но не больше, чтобы мясо внутри осталось розовым.
– Да нет, все в порядке.
С бокалом в руке я прислонился к раковине.
– Мы проводим вместе одну, может, две ночи. А потом что-нибудь случается и…
– Ты не можешь поверить, что нравишься женщине, и поэтому что-нибудь портишь.
– Господи Иисусе. Что же с тобой будет от второго бокала?
– Просто догадалась. Я права?
– В самоанализе я всегда был не силен.
Она допила вино.
– По тому, как ты описываешь, вообще чудо, что ты невинность потерял.
– Действительно, почти чудо.
– Вот как? Сколько лет тебе было?
– Ты у нас умная, вот и догадайся.
Я против воли начал получать удовольствия от разговора. Обычно для меня нет ничего неприятнее, чем обсуждать мои героические поражения. Но с Линн они превращались почти в спорт, а в спорте даже героические поражения приобретают своеобразную прелесть. А она в свою очередь дает странное ощущение свободы.
Линн снова поморщилась.
– По-видимому, довольно поздно. В восемнадцать?
Я дернул подбородком вверх, как бы говоря «больше».
– В девятнадцать?
– Еще одна попытка.
– Еще старше? Господи помилуй…
– Мне было двадцать.
– В колледже?
– Ага. Мне давно уже следовало бы перепрыгивать из постели в постель, а я только к третьему курсу созрел.
– Я ее знаю?
– Господи боже!
– Да ладно тебе. Сам знаешь, тебе хочется рассказать.
Потянувшись за бутылкой, она налила себе еще. Я покатал на языке вино из своего первого бокала и проглотил.
– Дженни Сэмпсон.
– Дженни Сэпмсон? Дженни Сэмпсон? – Пауза. – Дженни Сэмпсон! Я ее помню. Просто роскошная. Тихоня, но с потрясающей фигурой. Всегда прижимала к груди учебник, точно пыталась за ним спрятаться.
– Она самая.
– Но робкая.
– Просто ты никогда с ней не разговаривала.
– Наверное. И что произошло?
– То есть?
– Что произошло? Как долго у вас продлилось? Это была любовь? Ты сделал ей предложение? Или ты тут тоже напортил?
«О да, – подумал я. – Тут я напортил. Еще как напортил!»
– Просто… само перегорело, – негромко сказал я.
Склонив голову набок, она смерила меня взглядом и сказала:
– Единственная проблема – в тебе самом. Ты, мой милый, очень привлекательный мужчина. Солидный, большой, основательный.
Раздраженно фыркнув, я уставился на дно моего бокала.
– Нет, правда. Кому нужны мужчинки с узенькими бедрышками и голубиными грудками? Только не мне. Мне подавай что-то поосновательнее, чтобы было за что подержаться.
– Очень мило с твоей стороны.
– Господи помилуй. – Она в притворном ужасе запустила руки в густые черные пряди, даже дернула одну, точно стараясь вырвать. – Ну как мне до тебя достучаться? – Потом вдруг вскочила, со стуком поставила бокал на стол и сказала: – Что ж, делать нечего. Придется просто заняться с тобой сексом. Идем.
Она решительно вышла из кухни, а я покорно потащился следом, жалобно направляя:
– Вторая комната слева.
В дверях спальни я замешкался. Повернувшись ко мне, она погладила меня по щеке.
– Все будет хорошо.
После, когда мы закончили и лежали в кровати, она сказала:
– В колледже я подумывала, не накинуться ли на тебя, но, слава богу, этого не сделала. Ты только выкинул бы какую-нибудь ребяческую глупость, чтобы меня озлить. А теперь, когда твоя тайна раскрыта, этот фокус у тебя уже не пройдет.
Вскочив, я крикнул:
