655-я получила серьезные повреждения, снарядом снесло мачты, обломки которых вместе с такелажем обрушились на головы находившихся на мостике. Пик и его старший помощник оба были ранены, обломками заклинило штурвал. Единственный уцелевший офицер – штурман младший лейтенант Кларк-Холл – не растерялся и вывел 655-ю с поля боя, вскоре присоединившись к флотилии. Мы так и не смогли пробиться сквозь эскорт, но все шесть лодок вели огонь, и каждая повредила хотя бы одну цель.
На следующий день пришел приказ 57-й флотилии Тима Блая следовать на Адриатическое море. Это означало, что нам придется на неопределенное время проститься со старыми добрыми друзьями. Я расставался с Гордоном Сертисом, который незадолго до этого перешел от Тима на 634-ю, где стал старшим помощником Уолтера Блаунта. В 20-й флотилии Гордон был штурманом Нормана Хьюса, а с тех пор, как Тим был назначен командиром 57-й, нес на своих плечах основную тяжесть навигационных задач флотилии. Так что его новое назначение было вполне заслуженным.
Наша прощальная вечеринка была и веселой, и грустной, но по большей части все-таки грустной – мы расставались с 57-й.
На этой вечеринке мы создали организацию, которая немало повлияла в последующие месяцы на моральный дух, настроение флотилии. Придумав ее, мы не преследовали серьезных целей, и только намного позже осознали, какой весомый вклад она внесла в укрепление нашей дружбы. С той поры мы называли себя «младшими собаками», а наши командиры, соответственно, стали «старшими собаками». Между командирами лодок и младшими офицерами почти всегда была изрядная разница в возрасте – как правило, 5–10 лет. Теперь почти все юные штурманы, которые привели лодки из дома на Средиземноморье, стали старшими помощниками, а после Сицилии стали прибывать новые штурманы.
На прощальной вечеринке мы утвердили целый ряд церемоний и процедур, которым должны были следовать члены нового клуба. В частности, при любой встрече двух членов братства они всегда будут обязаны первым делом поднять бокал за всех остальных «младших собак», причем процедуру этого нехитрого действа мы продумали до мельчайших деталей. Эта вечеринка была первой из организованных по случаю прибытия или отъезда новой «младшей собаки».
На следующий день появился очередной повод для празднования. Утром Корни вернулся с базы – Тони и я в это время были заняты изучением казенной части «пом-пома», давшего накануне непонятный сбой, – и молча протянул нам лист бумаги. Это был список награждений.
«Его величество король с глубоким удовлетворением утверждает награждение офицеров и матросов Средиземноморских флотилий согласно списку…»
Я пробежал глазами список: «Награждены орденом „Крест за боевые заслуги“ следующие офицеры: Исполняющий обязанности лейтенанта-коммандера Дж. Д. Мейтленд, Лейтенант К. Бёрке…»
Читать дальше уже не было смысла, нам и без того хватило информации. Тони и я, оба чрезвычайно взволнованные первым соприкосновением с наградным бизнесом, принялись наперебой поздравлять его, пожимать ему руки, хлопать по плечам, короче говоря, у него не было ни малейшего повода усомниться в нашей искренности. По нашему глубочайшему убеждению, он заслужил этот орден уже, как минимум, трижды – на Сицилии, в канале Пьомбино, а также участвуя в операциях последних месяцев.
Но Корни был человеком сдержанным и не любил проявлять чувства на людях. Он явно был доволен, но, тем не менее, его что-то тревожило.
– Вы еще не дочитали, – сказал он. – Там есть еще кое-что интересное.
Мы продолжили чтение. Матрос Хоуи, наш спокойный, надежный и удивительно меткий наводчик 6- фунтового орудия, получил медаль «За выдающиеся заслуги», а Томми Лэднер, Пикард и Питер Барлоу, так же как наши Престон и Ласт, были упомянуты в донесениях. Награды получили многие члены команд других лодок флотилии, так что, по всей видимости, их лордства с благосклонностью одобрили события января 1944 года.
Вскоре мы поняли, что Корни проявляет несвойственную ему чувствительность, когда дело касается наград. Он часто сталкивался с недовольными тем или иным решением этого вопроса у себя дома и очень боялся, что хороший настрой и добрые взаимоотношения в нашей флотилии из-за этого пострадают. И он, и Дуг ни минуты не сомневались, что Том Лэднер, так же как и они, заслужил орден. Томми участвовал во многих операциях дома и ни разу не был награжден – только единожды был упомянут в донесении. 663-я была отличной лодкой, которая постоянно поддерживалась в превосходном техническом состоянии и по праву считалась одной из самых надежных во флотилии. Она всегда была готова к выходу в море и за время существования флотилии ни разу не пропустила ни одного патрулирования.
Но все сомнения были позабыты, когда мы устроили торжественную вечеринку вместе с командой 663-й по поводу получения наград. В тот вечер, удостоверившись, что по причине бушующей непогоды нам определенно не грозит выход в море, мы пришвартовали наши лодки рядом в укромном уголке гавани Бастии. И вечеринка началась.
Деррик и я выдали команде месячную норму пива, а также несколько бутылок местного вина, главным образом любимого многими «Кап-Корсе» – довольного крепкого, бьющего в голову аперитива. А гвоздем программы вечера стал концерт, организованный двумя рулевыми, который ввиду отсутствия соответствующего помещения транслировался через громкоговорители. Солисты с 663-й и 658-й выступали по очереди.
Наш старший матрос Магуайр (концерт состоялся как раз накануне его перехода на должность рулевого на торпедный катер 7-й флотилии, позже он получил медаль «За выдающиеся заслуги») был вне конкуренции как шансонье. Его песни всегда пользовались неизменным успехом. Еще мне запомнился матрос с 663-й, который великолепно изображал Уинстона Черчилля. Его речь содержала много злободневных ссылок на действия офицеров и матросов обеих лодок.
Вскоре после этого вечера флотилия была послана на Маддалену за запасами, а Корни снова отправился в госпиталь, на этот раз в Алжир, для продолжения лечения. У него были серьезные проблемы с почками, и, попадая в госпиталь, он всякий раз должен был проводить в постели не менее месяца, но он всегда настаивал на досрочном возвращении на лодку, если знал, что ей предстояли боевые операции.
И снова я оказался временным командиром и уже через несколько дней столкнулся с весьма щекотливой ситуацией, связанной с нарушителями дисциплины. Один из матросов, совсем молодой восемнадцатилетний парнишка, уснул во время несения вахты старшины-рулевого («ночной дежурный», отвечающий за общий порядок на борту). На флоте это был серьезный проступок, однако я знал, что пареньку нужна только хорошая взбучка, и ничего более. Я был уверен, что Корни тоже не стал бы передавать «дело» на берег, а разобрался бы сам. Являясь младшим лейтенантом и официально только старшим помощником, я не имел права принимать подобные решения самостоятельно, поэтому попросил командира 659-й Питера Барлоу прийти на борт и помочь.
Питер был очень популярен во флотилии. Умный человек и опытный моряк, он был легким в общении и компанейским парнем. К тому же он имел собственную «фишку», которой развлекал нас во время совместных вечеринок. Он прекрасно пародировал манеру известного комика Оливера Уэйкфилда, который не мог закончить ни одной вразумительной фразы.
На следующий день все было подготовлено к «судилищу». Кают-компания была преобразована в помещение суда – для этого из нее убрали стол, – и рулевой ожидал наготове с подсудимым. Пришел Питер, и я вкратце рассказал ему о проступке юного сони, который, конечно, был разгильдяем, но вовсе не плохим парнем.
Питер кивнул, и рулевой ввел любящего поспать матроса. Обвинение было зачитано, свидетели выслушаны, настало время объявлять приговор. Питер устремил на провинившегося пронзительный взгляд и громко начал:
– Д-д-д-девяносто суток карцера…
Рулевой вздрогнул, на его физиономии появилось выражение откровенного изумления, пожалуй, даже потрясения. Тони вопросительно взглянул на меня, а я ошеломленно уставился на Питера. Несчастный матрос побледнел так, что даже стал слегка отливать синевой – должно быть, наглядно представил себе бесконечную хлебно-водную диету. И тут Питер после паузы продолжил:
– …вот куда я мог бы тебя послать.
Лицо Питера хранило совершенно бесстрастное выражение, а Корни, рулевой и я предпринимали героические усилия, чтобы не расхохотаться во весь голос, пока он продолжал публично обличать и клеймить позором несчастного нарушителя, который определенно не видел ничего смешного в ситуации.
