скамье, сложив руки на коленках. Я развернулась и пошла в конюшню, надеясь, что девчушка оставит меня в покое и уйдет.
На четырехглавом крюке рядом со старинным шкафчиком красного дерева, где хранились средства по уходу за кожаными изделиями, висела сбруя Д’Артаньяна. Я взяла с рабочего столика маленькую влажную губку, намылила ее глицериновым мылом и принялась протирать ремни, стараясь сосредоточиться только на необходимых для этого простых движениях.
– Вы очень грубы!
Краем глаза я видела ее: она стояла на пороге, плотно сжав губы и вытянувшись в струнку, насколько позволяли полтора метра роста.
– Да, очень. Одно из удовольствий, которые я себе позволяю, – плевать на все.
– Вы не хотите мне помочь?
– Не могу, если б и хотела. Тебе нужна не я. Если у тебя пропала сестра, твоим родителям надо обратиться в полицию.
– Я уже была у шерифа. Там мне тоже не помогут.
– Ты сама? А что же родители? Им все равно, что твоя сестра пропала?
Молли Сибрайт впервые за время разговора замялась.
– Это сложно…
– Что ж тут сложного? Или она пропала, или нет.
– Эрин с нами не живет.
– А сколько ей лет?
– Восемнадцать. Она с родителями на ножах.
– Вот новость!
– С ней все в порядке. – Молли тут же встала на защиту сестры. – Она ничего плохого не делает, наркотиков не принимает. Просто имеет обо всем собственное мнение. И оно не совпадает с мнением Брюса…
– Брюс? Это кто?
– Отчим наш. Мама вечно на его стороне, какую бы чушь он ни порол. Эрин это бесило, вот она и съехала.
– Значит, по закону Эрин взрослый человек, живет одна и имеет право делать что захочет, – подытожила я. – Парень у нее есть?
Молли покачала головой, но глаза спрятала. Не была уверена в своей правоте или сочла, что соврать будет полезнее для дела.
– Почему ты решила, что она пропала?
– Утром в понедельник она должна была забрать меня к себе. Понедельник у нее выходной. Она работает конюхом на ипподроме у Дона Джейда. Он тренирует скакунов. У меня не было уроков. Мы собирались на пляж, но она так и не приехала за мной и не позвонила. Я сама позвонила ей на мобильный, оставила сообщение в голосовой почте, а она не перезвонила.
– Может, она занята, – возразила я, водя губкой вдоль сбруи. – У конюхов работы по горло.
Говоря это, я смотрела на Ирину, которая сидела на скамеечке, подставив лицо солнышку и лениво пуская в небо облака сигаретного дыма. У
– Она бы в любом случае позвонила, – настаивала Молли. – На следующий день я сама поехала на ипподром. Это было вчера. А в конюшне Дона Джейда мне сказали, что Эрин там больше не работает.
Что ж, иногда конюхи увольняются. Или их увольняют. В один прекрасный день конюху может прийти в голову сделаться флористом, а еще через день – податься в нейрохирурги. С другой стороны, есть тренеры с замашками рабовладельцев, взбалмошные, как примадонны, меняющие конюхов как перчатки. Я знавала тренеров, которые дорожили конем больше, чем человеком, и требовали, чтобы конюх ночевал в конюшне подле нервного жеребца. И таких, которые увольняли по пять конюхов за неделю, тоже знавала.
Эрин Сибрайт, судя по всему, упрямица и спорщица, да и с мальчиками, как видно, любит погулять. Ей восемнадцать, наслаждается своей новообретенной самостоятельностью… Вот только почему я обо всем этом думаю, непонятно. Привычка, должно быть. Сыщик всегда сыщик. Правда, я-то уже два года как в полиции не работаю и впредь работать не буду.
– Похоже, у твоей Эрин собственная жизнь. Может, у нее просто нет сейчас времени на младшую сестру?
Лицо Молли Сибрайт помрачнело.
– Я же вам говорю, Эрин не такая. Не могла она просто взять и уехать.
– Из семьи ведь уехала.
Наконец-то Молли заговорила не как сорокадевятилетняя стерва-начальница, а как обычный ребенок. Растерянная, испуганная девчушка. Пришедшая ко мне за помощью.
– Люди меняются, – отрезала я, снимая сбрую с крюка. – Взрослеют. Наверно, пришла твоя очередь.
Эти слова попали точно в цель. За круглыми, как у Гарри Поттера, очками вскипели слезы. Я не позволила себе ни жалости, ни чувства вины. Не нужно мне ни работы, ни клиентов. Ни людей, которые вторгаются в мою жизнь с какими-то надеждами.
– Я думала, вы другая, – сказала Молли.
– Почему?
Она взглянула на журнал, который лежал на полке рядом с моющими средствами. На странице, будто на картинке из сна, парили в ленточках тумана мы с Д’Артаньяном. Взглянула – и ничего не сказала. Если и было у нее объяснение, то делиться им со мною Молли явно не желала.
– Молли, я не героиня. Мне жаль. Если тебе так показалось, очень жаль. Уверена, если твои родители не беспокоятся за сестру и полицейские не беспокоятся, то и беспокоиться тут не о чем. Я тебе не нужна, и слава богу, что это так.
Она не смотрела на меня. Постояла минуту, собираясь с силами, потом достала из маленького красного кошелька на поясе десятидолларовую бумажку, положила ее на журнал, вежливо произнесла:
– Спасибо, что уделили мне время.
После чего развернулась и вышла.
Я не бросилась следом. И не сделала попытки вернуть ей десять долларов. Просто проводила взглядом и подумала, что девочка эта будет повзрослее меня самой.
Краем глаза я увидела Ирину, изящно прислонившуюся к дверному косяку, будто стоять без опоры у нее не было сил.
– Вы хотите, я оседлать Фелики? – Она так и не научилась говорить по-английски правильно.
С работы Эрин Сибрайт, скорее всего, уволилась. Небось радуется сейчас жизни в компании какого- нибудь никчемного красавчика. Молли в такое верить не хочет, ведь это коренным образом изменило бы ее отношения с обожаемой старшей сестрой. В жизни полно разочарований. Молли еще предстоит понять, что так бывает со всеми: те, кого любишь, кому веришь, предают и бросают.
Ирина театрально вздохнула.
– Да, – кивнула я. – Седлай Фелики.
Ирина побрела к деннику, и тут я задала вопрос, ответа на который предпочла бы не получать.
– Ирина, ты что-нибудь знаешь о тренере скаковых лошадей по имени Дон Джейд?
– Знаю, – на ходу ответила она, даже не повернув головы. – Он убийца.
2
Среди лошадников встречаются люди двух типов: те, кто любит лошадей, и те, кто эксплуатирует и лошадей, и любящих их людей. На все хорошее и доброе в мире должен быть свой противовес. Лично мне
