— Это и есть исходное значение слова, — улыбнулся он.
— Слова?
— «Католик». — Отец Тэггерт качнулся на своем скрипучем стуле. — «Всеобщий».
— Понятно. Да. Наверное. — Энджела, хмурясь, уставилась в пол и заметила протертую в ковре возле дивана дыру.
— Черил сказала мне, что у вас какие-то затруднения, — священник говорил мягко, спокойно.
Энджела неуверенно подняла голову. Она медлила.
— А она что-нибудь говорила о них?
— Нет.
— Ничего?
— Ни слова.
Энджела вздохнула. Приходилось начинать с самого начала. Но, может быть, это было к лучшему. Может быть, она нашла бы способ подойти к сути дела, не рассказывая отцу Тэггерту слишком многого.
— Ничего, если я закурю? — тихо спросила она, роясь в сумочке.
— Ради Бога. — Отец Тэггерт полез в нагрудный карман за спичками, но Энджела уже нашла зажигалку.
— Не беспокойтесь. Я уже нашла, спасибо.
Она затянулась, усиленно соображая.
— Черил сказала мне, что вы весьма симпатичная личность.
Священник внимательно наблюдал за ней.
— Стараюсь.
Энджела неподвижно смотрела на сигарету, которую держала в пальцах. Рука дрожала — слабый трепет крыльев мотылька. Как же перейти к делу? Жизнь слишком коротка. Лобовая атака.
— Отец Тэггерт, вы верите в зло?
Пауза.
— Не уверен, что вполне понимаю вас. Вы не могли бы выражаться яснее?
— Вы верите, что существует такая вещь, как силы зла?
Еще одна пауза.
— Я верю в заключенную в людях доброту.
— Но как же насчет зла? — настаивала она.
Священник хмурился. Был он озадачен, или же вопрос вызвал у него раздражение?
— Зло также заключено в нас самих. В наших душах. В нашем сознании.
— Но и вне нас оно тоже существует.
— Вне?
Энджела избегала его взгляда.
— Злые духи, отец Тэггерт, — едва слышно проговорила она.
Священник развернулся вместе со стулом и, подняв брови, выглянул в окно.
— Ах, злые духи, — повторил он задумчиво. Или снисходительно? — Ну, отцы Церкви, несомненно, в них верили.
— А какова нынешняя позиция Церкви? — с заминкой спросила она.
Он снова развернулся к ней, усмехаясь так, словно Энджела его чрезвычайно забавляла.
— Это зависит от того, кому задавать вопрос.
Энджела воззрилась на него — озадаченная, отчасти шокированная. И быстрыми легкими тычками затушила сигарету в пепельнице, которую обнаружила на небольшом чайном шкафчике у дивана.
— Есть теологи, придерживающиеся мнения, что злые духи существуют, а есть и такие, кто утверждает, что их нет, — продолжал священник. — Выбирайте.
— А что же Писание? Они же упоминаются в нем, правда?
Священник благожелательно разглядывал ее.
— Писание, миссис Киттредж, — чудесное собрание вдохновенных сочинений: и основанных на исторических фактах, и старых вавилонских легенд, подправленных и переписанных соответственно различным нуждам сперва иудеями, потом христианами. Многие из них сегодня рассматриваются как чисто метафорические. Так называемая «истина» частенько оказывается в большой степени вопросом толкования. Я уверен, что вы это понимаете.
— Вы объясняете мне, что католическая церковь говорит, будто злые духи больше не существуют?
Он снисходительно улыбнулся.
— Сегодня у нас есть худшие причины для беспокойства. Бесчеловечное отношение людей друг к другу. Преступность. Болезни. Голод. Загрязнение окружающей среды. Ядерное опустошение.
Энджела оцепенело смотрела в пол.
— Когда-то я была католичкой, отец, — тихо проговорила она.
— Да?
Она подняла глаза, удивленная небрежностью ответа. Священник по-прежнему не сводил с нее глаз.
— Вас это не тревожит? — изумилась она.
— То, что вы больше не католичка?
Энджела кивнула.
— Нет. Разве это обязательно? Все дороги ведут к центру.
— В Рим?
Он покачал головой.
— К центру. К цели. Римско-католическая вера — лишь одна из этих дорог.
— О. — Энджела крутила на пальце обручальное кольцо. Потом она встала и подошла к книжным полкам.
Священник широко развел руки.
— Церковь существует, чтобы служить нуждам людей. Эти нужды меняются. Следовательно, должна меняться и Церковь, если она собирается выжить и остаться жизнеспособной, существовать объективно. Она должна расширять свои горизонты. Эйкуменизм. Большим шагом вперед была литургия на английском языке. Жесткие, негибкие системы верований способны превращаться в смирительную рубашку. В конце концов, они — лишь каркас направляющего жизненного опыта. Всякий индивид волен избирать собственный путь. Мне самому нравится утверждать, что индивид способен переступить границы условий, в которые оказывается поставлен, границы убеждений… способен принимать на себя ответственность за свою жизнь. Для меня это и есть цель.
Энджела наморщила лоб. Все это звучало весьма туманно. Она взглянула на ближайший ряд книг: святой Фома Аквинский был втиснут между 'Путеводителем по театрам «Нью-Йорк Таймс» и «Образами» Родди Макдауэлла.
— Ваша проблема… имеет отношение к вашей вере, миссис Киттредж? — Священник осторожно зондировал почву.
Больше Энджела не могла сдерживаться. Сдержанность ни к чему не вела.
— Мне нужно кое-что освятить, — выпалила она.
— Освятить?
Она остро взглянула на него.
— Да. Ну, знаете — святой водой, ладаном. Всяким таким. Это же пока еще практикуется, правда? — Тон Энджелы был циничным. Она ничего не могла с собой поделать.
— Конечно. В требнике есть молитвы. — Ответ отца Тэггерта был спокойным, взвешенным. Приводящим в бешенство своей рассудительностью. В определенном отношении отец Тэггерт напоминал Энджеле Шона.
— Молитвы?
— Почти на все случаи жизни. Для школ, библиотек. Радиостанций. Для домен, динамо, пожарных машин, инвалидных колясок…
— Инвалидных колясок? — Энджела уставилась на него.
— Называйте, у нас все есть.
