немалую арендную плату. Кого пускать, а кого нет, решает Микеле. Что ж, добро пожаловать в Венецию. Итак, чем могу помочь?
– Честно говоря, я просто рассчитывала посмотреть, – призналась она. – И совсем не думала отвлекать столь занятого человека на роль гида.
– А я вас помню. Вы были на вокзале с молодым полицейским, который, очевидно, ваш…
– Друг.
– И теперь вам нечем заняться?
Дела есть, объяснила она, но только не сегодня. В любом случае вечером ей нужно быть на приеме.
Из открытой двери выставочного зала доносились перемежавшиеся проклятиями крики рабочих и стук молотков. Мэсситер скривился, словно у него разболелся зуб.
– Тогда… Здесь довольно шумно, моя дорогая, хотя я лично ничего не имею против приятной компании.
– Извините. Мне очень жаль. Просто подумала, что раз уж оказалась поблизости, то было бы глупо не воспользоваться такой возможностью. Я изучаю архитектуру и читала кое-что об этом комплексе.
– Наглядный пример того, как все испортить, а?
– В некотором смысле. Но это еще не значит, что ничего нельзя исправить.
Англичанин скептически покачал головой:
– Вы не первая, от кого я это слышу. – Он смерил ее внимательным, цепким взглядом. – Хорошо. Проходите. Все равно мне скучно и одиноко.
Приятно удивленная легкостью, с которой ее пропустили за ворота, Эмили послушно проследовала за любезным англичанином и вскоре остановилась у причала перед палаццо, в теня, отбрасываемой его высокой центральной секцией. У нее перехватило дух. Ничего подобного выставочному залу Арканджело видеть ей еще не приходилось: огромный стеклянный монолит, закругленная крыша в форме трех полукружий, вертикальные стены из стекла и кованого железа… Громадное строение растянулось на добрую сотню метров и занимало едва ли не весь крошечный островок. С первого же взгляда было ясно – создатель всего этого руководствовался только своей буйной фантазией и ничем больше. Помещение можно было бы использовать как аудиторию или концертный зал, да вот только стекло не отличается хорошими акустическими характеристиками. Другой вариант практического применения – какой-нибудь безумный аттракцион. Но и для него помещение великовато. А ведь задумывалось оно как выставка и одновременно действующий музей стекла. Размах проекта явно не соответствовал скромной реальности.
Теперь, оказавшись вблизи, Эмили заметила и кое-какие проблемы. Железные конструкции в некоторых местах погнулись, не выдержан пришедшегося на них давления. Стекло кое-где треснуло, во многих местах его покрывал слой грязи.
– Старая развалина, да? – Взгляд Мэсситера, пробежав по периметру здания, остановился на какой-то точке у вершины. – Вроде меня.
Эмили подняла голову. Вверху, чуть ли не под крышей, она увидела террасу с затемненными, с намеком на приватность окнами.
– У вас там апартаменты?
– Будут. Сейчас, до окончательного подписания документов, мне разрешено пользоваться ими только днем. Арканджело ничего просто так не отдают. – Он облизал губы. – Угощу вас чаем. Потом.
– Потом?
– Конечно, дорогуша. Сначала экскурсия. Вы ведь за этим пришли, не правда ли?
То, что последовало дальше, удивило ее и потрясло. Не менее получаса Мэсситер водил гостью по первому и второму этажам мимо ржавеющих и наспех окрашенных металлических конструкций, мимо кричащих, пестрых и совершенно неуместных здесь портьер и гардин, мимо еще не высохших стен с расставленными вдоль них дешевыми складными столиками для вечернего приема. Следы порчи, ржавчины, упадка были повсюду, и Эмили пожалела, что не захватила с собой хотя бы простейших инструментов.
– Вижу, вам не нравится то, что здесь делается, – констатировал Мэсситер.
Она улыбнулась.
– Я ведь ничего не знаю:
– Полагаю, кое-что вы, несомненно, заметили. Даже многое. Неужели все так плохо? Я трачу здесь большие деньги. Такие, какие не могу себе позволить. Сегодня вечером я должен произвести впечатление. Венеция – жестокий судья. Пройдет несколько дней, и меня либо провозгласят ее спасителем, либо проклянут как проходимца и мошенника. Скажите правду – я ее заслужил?
– Это не то, что я вам рекомендовала бы, мистер Мэсситер.
– Хьюго. Почему?
Она обвела взглядом просторный высокий зал. Рабочие измеряли две большие аляповатые картины. Неподалеку стояла пара затянутых красным велюром экранов.
– Это место требует простоты. Стекло – вещество необычное. Я понимаю, почему ваш менеджер в таком затруднении, почему он не знает, что с ним делать. Это вызов. Давать рекомендации я не вправе, но мне представляется, что работать нужно со стеклом, а не против него. Он пытается спрятать его, как-то прикрыть, а это грех. Зал создавался не просто как помещение для чего-то, он должен был и сам стать частью экспозиции. – Она указала на потолочные панели. – Если не ошибаюсь, проект готовил не архитектор, а стеклодув. Это и заметно, потому что он ориентировался на какой-то свой план. Обратите внимание – в одном месте стекло прозрачное, в другом отражающее, в третьем затемненное. И цвета – здесь и море, и солнце, и небо, и ночь. Бороться с этим бессмысленно, нужно подстраиваться. Главная, на мой взгляд, проблема – пространство. Его слишком мною. В целом все выглядит как…
Вежливость не дала закончить предложение.
– Как плохой отель, построенный для богача, не имеющего представления о вкусе?
– Ваши слова.
– Черт! – Мэсситер посмотрел на часы. Время приближалось к полудню. Жара усиливалась. Вот и еще одна проблема, подумала Эмили. Слабая вентиляция. – Раз все так плохо, надо выпить. Составите компанию? У меня там обстановка получше. Это, – он сделал широкий жест рукой, – для властей. Они выделили кое-какие средства на реставрационные работы и заодно подсунули своего идиота-архитектора. Не иначе как чей-нибудь племянник. Вы понимаете Италию?
– Надеюсь, что да, – ответила Эмили, поднимаясь за ним по винтовой железной лестнице на третий этаж.
Апартаменты скрывались за черной дверью в самой верхней секции. Мэсситер открыл ее, и они вошли в комнату, обставленную в современном минималистском стиле и с хорошим вкусом.
– Когда-нибудь, даст Бог, я смогу наконец перебраться сюда насовсем. Яхта мне, признаться, порядком надоела. Ну а пока это моя дневная резиденция и временный офис.
Пройдя через вытянутую прямоугольную комнату, англичанин распахнул двойную дверь, створки которой были сделаны из полупрозрачного дымчатого стекла. За ней находился узкий балкон с маленьким столиком. Мэсситер вернулся, прошел в небольшую кухню и открыл холодильник. Балкон манил, но, едва переступив порожек, Эмили инстинктивно подалась назад. Высота и без того была немалая, около тридцати метров, а решетка под ногами добавляла ощущениям остроты. Казалось, балкон висит прямо над вымощенной каменными плитами пристанью. Вдали, за сияющей водной гладью, виднелся Сант-Эразмо, еще дальше Лидо, а за ними расстилалась безбрежная Адриатика.
– Вообще-то больше всего мне нравится вид, – сообщил Мэсситер, появляясь на балконе с двумя бокалами белого вина и тарелкой с оливками и сыром. – Вид и проклятая самонадеянность – вот два побудительных мотива. И конечно, желание немного заработать. Отсюда, если приподняться на цыпочки, можно увидеть Торчелло.
Эмили посмотрела за бортик. Высоко. И камень внизу не обещал мягкого приземления.
– Держитесь. – Мэсситер протянул руку. – Мне в первый раз тоже было страшно.
Она позволила ему положить руки ей на талию, перегнулась через металлические перила и, вытянув шею, повернула голову налево. Мэсситер держал ее твердо и уверенно, как нужно, без излишней фамильярности. И тем не менее ощущение было непривычное: висеть над пропастью в объятиях
