завести его было нетрудно.
– В этой семье зло помнят долго. И ничего не прощают.
– О чем все, конечно, знают. И если Альдо является в палаццо в стельку пьяный, с ключами в кармане и при этом клянет Мэсситера, кто ему поверит? Никто. Скорее поверят в обратное, что бы он ни доказывал. В данном случае против Браччи сыграло все: его положение, привычки, характер, прошлое. Ловкий трюк.
Он поймал ее взгляд.
– К несчастью, ты попалась ему первой.
– Я просто стояла у двери. Ты был занят. Я бы даже сказала, невнимателен.
– Прости. Я мог бы проводить с тобой больше времени. Мне очень жаль.
– Неужели? – Она вздохнула. – Пойдем?
– Ключи, – пробормотал он – перед глазами снова вставало шале в горах. – Точнее, один-единственный ключ. От мастерской. Вот что меня смущало. Я никак не мог понять и, наверное, не понял бы…
Если бы не встреча с самим собой, только совсем юным. Если бы не возвращение к тому, что сделало Лео Фальконе таким, каким он стал.
– Ключи – это железо, – сказала Рафаэла. – С людьми у тебя получается лучше.
– Один зубец был спилен, – продолжал он. – Я говорил тебе об этом?
Она снова посмотрела на часы и решительно покачала головой.
– Пора, Лео.
– Подождут. Так вот, зубец был спилен, а я не мог понять, для чего. Точнее, я видел лишь одно объяснение, потому что смотрел на все только с одной точки. Уриэль умер в запертой комнате. С ключом, которым нельзя было открыть дверь. Все вроде бы очевидно. Зубец подпилили, чтобы он не смог выбраться. Могла ли быть другая причина? Нет. Разве что…
– Лео! – Она постучала по запястью.
– Я был так глуп.
Теперь уже Лео посмотрел ей в глаза. Он знал, что ошибки быть не может, что здесь, рядом с могилой Уриэля Арканджело, все должно как-то решиться. Он лишь не был уверен, что все решится так, как ему хочется, и что за этим последует.
– Ключ подпили, чтобы не дать ему войти. – Фальконе, сам того не замечая, повысил голос. – Ты желала смерти Белле. Не Уриэлю. Ты надеялась, что обработанный кетоном фартук загорится от высокой температуры. А чтобы Уриэль не попал туда, ты подпилила ключ. Он бы повозился, а потом, так ничего и не поняв, позвал бы того, кто ближе всех. Сестру. Ты бы не стала спешить. Ты, наверное, рассчитала, сколько нужно времени, чтобы печь сделала свое дело. А потом, когда вы открыли бы наконец дверь, Белла была бы уже мертва. Жертва несчастного случая. Никто бы толком и не понял, как это произошло. Во всяком случае, никто бы не заподозрил и злой умысел.
Рафаэла откинулась на спинку скамьи и закрыла глаза.
– Но кто-то из них надел не тот фартук. Печь оказалась в еще худшем состоянии, чем ты себе представляла. С этого и началось. Возвращение Беллы и твоя неизбежная реакция. Попытка возложить вину сначала на Альдо Браччи. Потом события вышли из-под контроля: смерть Браччи, убийство комиссара Рандаццо. И наконец, гибель Мэсситера, случившаяся, к счастью, уже после продажи ненавистного тебе острова. Столько смертей из-за одной маленькой ошибки, которую никто – и ты прежде всего – не мог предвидеть.
Вверху пронзительно закричали чайки, не поделившие, должно быть, что-то съедобное. И снова тишина. Они были одни на кладбище, и даже сторож, в обязанности которого входило оберегать покой мертвых после захода солнца, удалился в свою сторожку.
– Скажи, Рафаэла, они не приходят к тебе по ночам?
Глава 4
Прошло три дня, прежде чем квестура выпустила Косту и Перони из своих когтей, после чего их выпроводили на улицу с пожеланием не возвращаться. Репрессий не последовало. Дела, подобные делу Хьюго Мэсситера, либо хоронят целиком и полностью, либо не хоронят вообще.
Попрощавшись с Венецией с чувством усталой покорности. Ник первым же рейсом вылетел в Рим. Самолет приземлился в Кьямпино, на маленьком аэродроме неподалеку от Аппиевой дороги.
Он возвращался домой – за последнее время старая ферма снова стала для него домом – со смешанным чувством надежды и страха, не зная, что ждет его там.
Выйдя из такси, Ник сразу увидел Эмили в обрамлении нависающих над террасой черных и зеленых гроздьев. У двери уж‹ стояла наполненная виноградом плетеная корзина. Эмили был; в джинсах и линялой рубашке, волосы она убрала на затылок отчего лицо выглядело чуточку бледнее, чем в Венеции.
Он поставил на дорожку сумки и протянул купленный в аэропорту букет: розы, фрезии и что-то еще с ненавязчивым приятным ароматом. Она посмотрела на цветы и рассмеялась:
– За последние две недели это уже второй. Ты меня избалуешь.
– Пусть.
Эмили кивком указала на внутреннюю террасу. Ник повернулся и увидел висящий на шнурке букетик маленьких красны перцев, купленный на Сант-Эразмо у Пьеро Скакки. В приближении зимы кожица уже начинала морщиться и увядать.
Она села к столу. Коста опустился рядом.
– Я подумала, что виноград лучше собрать. Уж слишком его много. Лоза требует ухода. Нельзя, чтобы она просто расползалась по стене, куда ей захочется. – Ее взгляд упал на корзину. – А что ты вообще собираешься со всем этим делать?
– Отец обычно делал вино. Простое, то, что называется вин новелло. Крестьяне пьют его сами. Оно хорошо первые три месяца, а потом скисает и превращается в уксус. Да вот только отец так и не успел меня научить. А может, это я сам не хотел учиться. Теперь уже и не вспомнишь.
– Научишься, время ведь есть. У тебя еще две недели отпуска.
Нет. Он уже все обдумал.
– Отпуск я обещал тебе. Проведем его там, где ты захочешь. В Тоскане, например. Или любом другом месте. Ты только скажи.
Она покачала головой:
– Здесь. Только здесь и нигде больше. Начнем отсюда, Ник. Я хочу, чтобы ты показал все те места, которые знаешь сам. Где рос. Купим пару велосипедов и прокатимся по Аппиевой дороге. А еще я хочу научиться делать вино. Ты не против?
Ему хотелось обнять ее, но не хватало смелости. Хотелось сказать, что он думает, но не было слов.
– Я не знал, застану ли тебя здесь. И не обиделся бы, если бы не застал.
Эмили откинула голову, развязала ленточку и тряхнула волосами.
– Ты еще плохо меня знаешь. У меня не было, нет и не будет привычки уходить тихо и незаметно. Если надумаю, ты услышишь такое, чего никогда еще не слышал от приличной женщины. Я ясно выразилась?
Он взял ее руки в свои.
– Хорошо, – добавила она. – А теперь скажи, ты бы возненавидел меня, если бы я ушла?
– Я бы скучал по тебе и ненавидел себя. – Он заглянул в ее темные, глубокие глаза. – Мне очень жаль. Я виноват перед тобой. Даже не думал, что мы так во все это ввяжемся. И не понимал, о чем тебя прошу. Ты когда-нибудь сможешь меня простить?
Она слабо улыбнулась:
– Проблема была не в том, чтобы простить тебя. Дело во мне самой. Я не знаю, смогу ли простить себя.
Время. Все, что им нужно, – это время, подумал Ник. И еще – быть вместе.
– Скажи, что мне делать?
– Оставаться самим собой. Быть рядом, когда ты мне нужен.
Коста вспомнил отца и тот бурный период своей жизни, что начался на рубеже четвертого десятка. В конце концов мир все же наступил, но не без боли и жертв. Наверное, в отношениях между людьми не обойтись без этого, и было бы ребячеством считать, что есть другой, менее трудный путь.
– Это я тебе гарантирую. Как все непросто, правда?
