вступления в брак с Карлом. Есть основания считать, что, кроме всего прочего, Карл пошел с ней под венец только для того, чтобы во время визита понтифика в Падерборн в 788 году не держать около себя фаворитку. После ее кончины год спустя король нашел утешение в связях с наложницами, которых было не менее четырех. Все вместе они подарили ему еще четверых детей — троих сыновей и дочь. Упоминаемая в некоторых родословных в качестве шестой супруги Регина, по свидетельству Эйнхарда, была одной из этих четырех поименно известных любовниц. Родившиеся от этих связей Дрогон, Гуго и Теодорих, как показывают сами имена, их отцом не были узаконены. Право на престолонаследие имели только сыновья Гильдегарды. Лиутгарда скончалась бездетной. К двум дочерям Фастрады, из которых по крайней мере одна впоследствии постриглась в монахини, и к дочери одной из наложниц после 811 года присоединились еще пять малолетних дочерей италийского короля, то есть внучек Карла. Тем самым они влились в и без того многочисленную группу уже повзрослевших представительниц женского пола, родившихся от брака с Гильдегардой, а также от связей Карла, имевших место еще при жизни Фастрады. Это, по выражению Жане Нелсона, «бабье царство» после коронации Людовика в 814 году сразу же стало жертвой дворцовой «чистки», распространившейся даже на жилые кварталы Ахена.
Характерными представляются требования, которые Карл предъявлял к воспитанию и образованию. Так, правитель, по свидетельству Эйнхарда, заставлял св§их детей, как мальчиков, так и девочек, изучать свободные искусства, постижению которых, уже будучи взрослым, он посвятил немало усилий. Как правило, занятия начинались с чтения коротких латинских текстов, к ним могли добавляться основы письма на восковых дощечках или пергаменте, а также с решения несложных арифметических задач в духе приписываемых Алкуину «рropositiones»[111] с целью расчета важнейших календарных дат христианства, а именно Пасхи и Троицы. Надежным ориентиром служил юлианский календарь из двенадцати месяцев с началом года первого января, хотя христианский год начинался с — рождения Господа, то есть с праздника Рождества, или с Пасхи, дня Воскресения Христова и спасения человечества.
Согласно принципам этой пропедевтики, более глубокие занятия включали в себя «свободные искусства», которые образно представил Теодульф Орлеанский в своем епископском дворце: грамматика, риторика и диалектика. Эта триада обеспечивала навыки более или менее свободного владения латынью — устно и письменно, а также помогала формированию способности утонченно излагать свои мысли. Сердцевиной занятий являлся квад-ривий — арифметика, музыка, геометрия и астрология, причем последняя применялась опять-таки для расчета календарных дат и для понимания звездного неба, для чего использовались столы, принадлежавшие Карлу и являвшиеся элементами наследства.
Известно, что некоторые члены семьи получили образование в монастыре Сен-Дени. Не исключено, что, как и его брат Карло-ман, будущий монарх в юности получил это «классическое» обучение, которое совсем необязательно включало в себя занятия письмом, как следует из одного чаще всего упоминаемого и ложно трактуемого пассажа из жития Карла. В нем утверждалось, что якобы уже в солидном возрасте император безуспешно старался освоить премудрости письма на дощечках и листочках. Фактически же необходимая для этого специальная техника и сферы ее применения в быту не могли обеспечить одновременное усвоение чтения и письма. Именно каллиграфия на пергаменте с использованием ствола птичьего пера и чернил требовала особой сноровки, чего, конечно, нельзя было ожидать от каждого, в том числе и от сыновей монарха. Владение премудростями письма было уделом писарских, «канцелярии» и их работников. Не случайно у англосаксов до сих пор сохранилось обозначение профессии «клерк» (clericus), предполагавшей функциональную связь между ремеслом письма и клерикальным началом. Интересы аристократии же были связаны с охотничьими забавами и оружием. Когда Карл старался освоить премудрости письма, скорее всего он думал о том, чтобы в предстоящей работе по корректировке текста Священного Писания, которое занимало его на закате жизни, самому приложить к этому руку.
В отличие от императоров античности, поздних византийских императоров, римских пап и предшественников из династии Меровингов, которые свои послания и грамоты почти исключительно удостоверяли собственноручной подписью, Карл предпочитал известную монограмму, составленную из букв его имени — «КАROLUS». «Имеющее форму ромба «О» своей верхней половинкой одновременно призвано было изображать «А», а нижней — «V», в то время как к его четырем уголкам в твердой последовательности прибавляются согласные К, R, L, S» (Вильгельм Эрбен). Так, отходя от традиции отца и дяди, которые в качестве подписи использовали знак креста, широко применявшийся при совершении юридических сделок вплоть до окончания эпохи средневековья, Карл ввел в обиход монаршыо монограмму, особенно при оформлении крупных торжественных привилегий. Если впоследствии король в лучшем случае делал графическую отметку, подтверждавшую его причастность (или засвидетельствование) к чему-либо, то Карл, по мнению Теодора Сиккеля, собственноручно обозначал на бумаге весь срединный ромбик с составляющими его имя гласными. Таким образом, эту разновидность подписи нельзя истолковывать как доказательство малограмотности монарха. Кроме общепонятного знака креста, монограмма обозначает авторитет монаршей власти, причем одного взгляда неграмотных людей на монограмму, как на печать и «продолженный шрифт» протокола и эсхатокола вместе с «улсем», было достаточно, чтобы убедиться в королевской значимости документа.
Вместе с тем описанная Эйнхардом система обучения подрастающего поколения доказывает, что в осуществлении претензий на образованность королевская семья давала своему окружению пример для подражания, причем программа воспитания не отличалась узкоклерикальной направленностью. Так, уже в конце VIII века, а особенно в первой половине IX столетия появились вполне образованные миряне, среди них маркграф Эрик Фриульский, воспринявший написанное Алкуином «Искусство жизни», и его преемник Эберхард, который в 867 году в своем завещании отдал распоряжение насчет собственной богатой библиотеки. К этой же когорте принадлежала Джуда, составившая для своего сына свод правил поведения на основе многочисленных цитат из Библии и святоотеческих произведений, полученных от одного священнослужителя. Своей образованностью славились также Гизела, сестра Карла, аббатиса монастыря Шелль под Парижем, а также его дочь Ротруда. В этой связи нельзя не вспомнить кузину Карла Гундраду, ставшую монахиней обители Стекруа (Пуатье) в 814 году. Именно ей ученый англосакс Алкуин презентовал трактат «Природа души».
Вопиющее противоречие между письменной цивилизованностью и устной архаикой было, без сомнения, характерно для многих областей сельского общества эпохи династии Каролингов. Но монарший двор, а порой и резиденции аристократии и монастыри, имевшие школы по образцу Рейхенау, а также соборы со своими учреждениями, находившиеся под влиянием церковных реформ в области воспитания, с переменным успехом закладывают ориентированную на христианский позднеантичный период основу воспитания и образования на Рейне и Дунае, оно распространяется на восточные и юго-восточные земли в некогда «варварских» регионах! Хотя в урбанизованных районах Италии или Галлии культурный уровень, начиная с так называемого великого переселения народов, заметно упал, но не полностью, как убедительно и вне всякой временной связи доказывает, например, библиотека соборного капитула Вероны.
В возвращении «корректно» дошедших по преданию и скопированных текстов из классической античности и позднеантичных святоотеческих произведений латынь, один из трех священных языков, приобрела свое качество lingua franca, под защитой которой, сравнимой разве что с находящимся в обращении денарием и римской ориентацией церкви и общества, Запад сумел утвердиться в его культурно- этическом многообразии.
Образование, дарованное Карлом своим чадам, детали которого нам, правда, неизвестны, было расширено и обогащено вполне традиционным образом: сыновьям монарх, как водится, велел осваивать верховую езду, охоту и военное дело. По свидетельству Эйнхарда, в этом отношении франки были недосягаемы для всех. Эти навыки до самого XX века повсюду объединяли высшую аристократию с правящими династиями. В военных походах и на охоте человек и лошадь образуют нерасторжимое единство, в большой степени определявшее внутренний мир и самоценность аристократии.
Девочки же, то есть дочери и внучки Карла, осваивали прядильно-ткацкие ремесла. В биографии Августa, которая довлела над житием Карла в исполнении Эйнхарда, обучение в указанных сферах является свидетельством особой строгости разочарованного цезаря по отношению к дочери и внучкам, а также доказательством его стремления к возрождению древнеримских добродетелей. В жизнеописании IX века, наоборот, присутствует иная содержательность: освоение прядильно-ткацкого ремесла в глазах Карла, равно как и его биографа, вовсе не является занятием простолюдинов, заслуживающим осуждения. Это,
