Хитклиф

— Молчишь; ты плохо о ней думаешь, — продолжал мистер Эр. — Считаешь, что ты прав; считаешь, что защищаешь меня. Я должен быть терпелив. Поверь мне, Хитклиф, она невинна, невинна, как и ты сам. Я знаю, кто это сделал. Но есть причина, — о, очень веская причина! — по которой я не могу сказать тебе всего. Ты должен мне поверить…

— Так же, как я поверил вам, когда вы сказали, что есть веские причины, несокрушимые причины, по которым вы никогда не сможете жениться?

Тут мистер Эр так стукнул по столу кулаком, что стекло, покрывающее письменный стол (а дело происходило в библиотеке), треснуло.

— Ты не знаешь, о чём говоришь, Хитклиф, иначе не был бы так жесток и не вбивал бы мои слова обратно мне в глотку. Эти причины сокрушены; она сокрушила их самим своим существованием, и я женюсь на ней! Ни Богу, ни дьяволу не остановить меня; и если уж Создателю это не под силу — тебе ли, моему творению, рассчитывать здесь на успех!

Такое направление разговора не сулило Хитклифу ничего хорошего, и отношения между ним и его наставником стали ещё прохладнее. Но настоящая зима воцарилась двумя — тремя неделями позже, когда мистер Эр чуть не погиб в пламени в собственной спальне; сомнений не было — загадочный этот пожар был устроен с целью убить его.

На сей раз, к удивлению Хитклифа, кончилось тем, что гувернантка обвинила в происшедшем его самого, и теперь, стоило ему указать на неё, как она столь же решительно возвращала ему обвинения. С невыразимой горечью и негодованием Хитклиф узнал, что мистер Эр и не подумал отрицать обвинения гувернантки против былого любимца! И не важно, что он и не подтверждал их, — всё равно Хитклиф был жестоко задет. Он сам попросил послать его управляющим в Ферндин — на должность, которой прежде, как вы, может быть, помните, пренебрёг; хотя лучше было бы ему умереть и отправиться на небеса.

В Ферндине, вступив в должность, Хитклиф покончил со своей чёрной хандрой, благо обязанности были необременительны, никаких налогов, да и денежное вознаграждение изрядное. Его новая обитель находилась поблизости от Ингрэм-холла, и он пустился во все тяжкие вместе с вернувшимся после утомительного лечения из Швейцарии лордом Ингрэмом — того долго уговаривать не пришлось. Хитклиф был больше охоч до золота, чем до плотских утех, а потому, что ни ночь, они играли, втягивая в свою компанию местных повес с увесистыми кошельками, чьи проигрыши пополняли капиталы Хитклифа.

Такой неприглядный оборот событий имел и одну положительную сторону: в блеске груды золота Хитклиф вдруг увидел свою жизнь столь ясно, что ощутил привязанность к мистеру Эру, и, хоть напрямую он об этом не говорит, можно надеяться, что в нём проснулась благодарность к тому, кто стал его благодетелем. Это читается между строк — то, как остро не хватало Хитклифу общества старшего друга, словно его нежные чувства к моей хозяйке, преобразившись, получили такое неожиданное продолжение.

Но что-то я разболталась, как раньше, бывало, в долгих наших беседах, оставив прерванные записки Хитклифа. Только одно хочу сказать, прежде чем вы приступите к продолжению: жизнь научила меня, что слишком часто человек не таков, каким сделала его природа; он хорош или плох постольку, поскольку его таким представляют, а мистер Эр в основном думал о Хитклифе хорошо.

Ну вот, содержание сожжённых страниц я изложила. Читайте дальше, сэр, и судите, права ли я была, утаив эту рукопись.

14

Ингрэм и Бой Феррик выложили деньги на стол и встали. Феррик, ни слова не говоря, с угрюмым видом вышел из комнаты. Ингрэм задержался; он положил мне руку на плечо, и мы вместе направились к двери.

— Простите его, Хитклиф; он не умеет проигрывать, хотя и может себе это позволить, но главное — он подходящий партнёр. Могу я ещё привести его?

— Как хотите. — Меня мало заботило, что за двуногие свиньи усядутся за моим столом, был бы кошелёк потолще.

Из сумрачных прокуренных комнат мы вышли в утреннюю свежесть. Слуга Ингрэма поджидал с экипажем, в глубине которого только что скрылись полы охотничьего камзола Феррика. И тут в конце аллеи появился ещё один экипаж. Я узнал карету мистера Эра.

— Принимайте гостей, Хитклиф! — воскликнул Ингрэм. — Вы не обидитесь, если я покину вас, не дожидаясь фейерверка? — И когда второй экипаж, описав дугу вдоль аллеи, остановился рядом с первым, Ингрэм подошёл, поговорил через окно с сидящими в нём, кивком показал на стоящий позади экипаж Феррика и отбыл. Я ждал, стоя у входной двери.

Мистер Эр вышел, с минуту поговорил с кем-то, сидящим в экипаже (в тёмном окне белым пятном мелькнуло её лицо), потом направился ко мне с таким видом, будто подбадривал сам себя. Его цветущий вид поразил меня: сияет, лоснится, будто лошадь, что подготовили к ярмарке. Вот что делает с человеком любовь.

— Ну, Хитклиф, — улыбаясь, проговорил мистер Эр, — не пригласите ли нас в дом?

— Вы можете войти, добро пожаловать, — отвечал я, — а что касается вашей попутчицы, я не приму человека, считающего меня варваром и клевещущего на меня.

Улыбка мистера Эра исчезла.

— Тогда нам придётся остаться здесь.

— Отлично.

— В чём вы обвиняете её? По-моему, обеим сторонам следует сделать шаг к примирению. Видите — она здесь, она готова простить и забыть.

— Легко простить и забыть, когда поле сражения осталось за тобой.

— Поле сражения? В каком смысле? Ты сам согласился уехать.

— Когда я довёл до вашего сведения свои подозрения — с глазу на глаз, кстати говоря, не прилюдно, — вы уверяли меня не только в невиновности мисс Эйр, но и в том, что вам известен истинный виновник. Меня это убедило; я успокоился, хоть и не был полностью удовлетворён. Но когда она высказала свои обвинения, её вы в моей невиновности не уверяли — лишь мрачно молчали, дав понять ей, и мне, и слугам, что вы ей верите!

— Тогда тебе следовало бы разозлиться на меня, не на неё!

— Я зол на вас, не сомневайтесь, но что касается вас, то здесь против одного неблагородного поступка — сотни благородных, и, кроме того, это можно понять, если не простить, ведь вами двигала любовь, а она лишает разума. Но ни первое, ни второе из этих оправданий я не могу применить к мисс Эйр.

— Значит, ты думаешь, что моя Джейн не любит меня, по крайней мере не настолько, чтобы лишиться разума?

— Я уже высказал своё мнение по этому поводу.

— Да, чёрт возьми, ты это сделал, и в недвусмысленных выражениях. Ах, Хитклиф, если бы ты только мог понять — я вынужден был сделать так, чтобы она считала виновным тебя.

— Бессмыслица какая-то. Даже представить не могу, чем можно объяснить такую несправедливость к одной стороне, такое притворство перед другой.

— Знал бы ты, чему мне приходится противостоять, — в раздумье пробормотал мистер Эр, — знал бы, как мне трудно, какие опасности мне грозят…

— Знал бы, знал бы… Так почему бы вам не рассказать мне?

Мистер Эр потёр подбородок.

— Рассказать? Как бы мне хотелось рассказать! Облегчить душу! Но если… я потеряю её, потеряю его, потеряю всё…

— Вы не доверяете мне?

— Доверяю, но могу ли я быть уверен, что ты всё поймёшь правильно?

— Я ваше творение. Я такой, каким сделали меня вы, — не без сарказма напомнил я.