История византийских войн

АРИСТОКРАТЫ И АРХОНТЫ

Кроме кланов, господствовавших в политической жизни Византии в X–XII столетиях, заслуживают внимания и другие стороны социальной жизни страны. Достижение к концу IX в. политической и экономической стабильности привело к оживлению и возрождению городской жизни в империи. Небольшие крепости быстро превращались в оживленные центры ремесел и ярмарочной торговли, где формируется и своя местная знать, именитые граждане, которые вкладывали средства в торговлю и ремесло и получавшие прибыль от их развития. В основном это были местные землевладельцы средней руки, для которых было более выгодно развивать региональную экономику, чем вести дела в столице империи. Их роль возрастает начиная с XI в. — как в развитии местного хозяйства, так и в области экономического посредничества между Константинополем и провинциями, приносившего доходы государству. Они были частично зависимы от некоторых магнатов, но само их провинциальное положение давало им хорошую возможность вкладывать капиталы в развитие региональной торговли и ремесел, таких, как производство шелка, керамики, стекла, вина, оливкового масла. Византийские рынки вскоре становятся привлекательными для иностранцев, особенно венецианцев и генуэзцев, о чем говорилось выше. В то же время, несмотря на огромную концентрацию капиталов в столице империи, начала стабильно развиваться торговля, внутренняя и внешняя, в ряде ее регионов, прежде всего в южных Балканах и других приморских районах. Это было связано и с тем, что экономическая жизнь Константинополя жестко контролировалась префектом города, так что провинциальные центры выглядели более привлекательно для многих торговцев и ремесленников.

Поскольку фискальная система империи основывалась в ту пору на сельских общинах, города оставались более или менее независимыми от нее (хотя и служили резиденцией местным имперским чиновникам). В условиях быстрого экономического развития византийских городов во многих из них складывается своя городская знать, состоявшая из землевладельцев, вкладывавших средства в развитие своих городов, местной администрации и духовенства во главе с епископами. Епископ обычно и играл роль руководителя местной элиты. Этих людей стали называть «архонтами» («правящими» — так первоначально именовались правители некоторых греческих полисов. — Примеч. пер.) — так же, как раньше именовали имперских чиновников, занимавших некоторые руководящие посты. Эти «архонты» в отличие от имперских магнатов обычно были местными землевладельцами средней руки, за чей счет содержались местные государственные чиновники. Таким образом, благодаря экономической стабильности в империи и выдвижению на сцену местной знати, заинтересованной в развитии собственных городов не менее, чем в признании Константинополя, произошли значительные изменения во взаимоотношениях столицы и провинций. Появился определенный слой, представлявший интересы провинций и имевший известные возможности противодействовать фискальным чиновникам, которых присылали из столицы. Система связей и протекционизма, объединявшая семьи провинциальных архонтов, а также окружавшие их группы зависимых людей (клиентов, арендаторов и др.), усиливали влияние этой провинциальной знати, создавая барьер между центральной властью и местными налогоплательщиками. Таким образом появилась даже возможность вооруженного сопротивления правительству. Об этом свидетельствуют некоторые антиправительственные беспорядки, упоминаемые в источниках. Примером может служить восстание в фессалийском городе Ларисса, руководимое местными архонтами и вызванное новыми налогами, введенными Константинополем при императоре Константине X (1059–1067). Восстание закончилось переговорами с правительством (хотя император впоследствии не сдержал обещаний, данных архонтам). Но само по себе оно было важным признаком изменения взаимоотношений между столицей империи и ее провинциями.

Провинциальной знати было свойственно определенное чувство местного патриотизма, которое сплачивало ее представителей и заставляло их заботиться об экономическом развитии своих районов. Но в отличие от Западной Европы в византийском мире города не стали особой влиятельной корпорацией. Они оставались опорой местной знати и использовались ею как средство для достижения своих целей (особенно это проявилось во время междоусобных войн первой половины XIV столетия). Если константинопольская знать, как уже говорилось, пренебрежительно относилась к торговле, то местные землевладельцы занимались коммерческими предприятиями гораздо охотнее, даже если это не давало высокого положения в обществе. Эти различия между магнатами и местной знатью сохранились на всем протяжении истории империи.

В этот же период складываются определенные экономические различия между регионами Малой Азии (или теми землями, которые остались там под контролем империи), с одной стороны, и Грецией и Фракией — с другой стороны. Первый регион оставался по преимуществу сельскохозяйственным, во втором же более активно развивались ремесла и торговля. Очевидная причина этих различий состояла в том, что именно анатолийский регион являлся основным источником ресурсов для поддержания обороны, строительства укреплений и т. д. Поэтому в Малой Азии, как и в VIII–IX в., многие продукты и ресурсы не поступали на рынки, а использовались государством для поддержания армии. Этот фактор был мало характерен для Балканского региона. Кроме того, важную роль играло то обстоятельство, что фискальные структуры империи были укоренены прежде всего в столичном регионе и в Малой Азии, и в гораздо меньшей мере — на Балканах.

В Балканском регионе все большую роль играл растущий на Западе спрос на византийскую сельскохозяйственную продукцию. Именно в этих районах итальянские купцы были более активны, тем более что Балканы находились между Италией и Константинополем. Константинополь же продолжал доминировать в экономике прилегающих регионов, в северо-восточной Малой Азии и Анатолии, и это оказывало огромное влияние на их экономику. Внешний спрос в каждом случае стимулировал характер внутреннего производства. Этого положения не изменило и постепенное вытеснение византийских купцов из сферы внешней торговли в последующий период.

Утрата империей восточной и центральной Анатолии привела, в частности, к изменению расстановки сил внутри высшей элиты, состоявшей из могущественных земельных магнатов и имперской служилой бюрократии. Прежде, в IX–XI вв., большинство магнатских семейств происходило из Анатолии с ее преимущественно аграрной экономикой, а на Балканах, где имперский контроль был минимальным, таких семейств было сравнительно немного. Но с потерей большинства районов Анатолии сильно возросло и влияние балканских земельных магнатов. Имения анатолийских землевладельцев были обычно удалены от моря, имения же магнатов на Балканах зачастую находились на побережье, а потому могли пользоваться экономическими преимуществами морской торговли, местной или международной. Государство устанавливало контроль на Балканах, объявляя своей собственностью (или собственностью членов императорской фамилии) обширные земельные владения. Кроме того, в X–XII вв. государство стремилось провести в жизнь законы, защищающие права свободных крестьян, а значит, эти крестьяне создавали значительные фискальные ресурсы для правительства империи.

Дальнейшие сдвиги в византийском обществе произошли после 1204 г. и латинской оккупации центральных областей империи. Например, могущественный род Комнинов, ставших правителями Трапезундской империи, в дальнейшем практически уже не играл роли в центральном константинопольском правительстве; такая же участь постигла в этот период многие другие магнатские семейства. Кроме того, после распада империи правители новообразованных государств часто назначали своих родичей губернаторами обширных регионов, и их власть нередко становилась наследственной. Данный процесс привел к поглощению ресурсов на местном уровне. В результате доходы центрального правительства существенно сократились, а, соответственно, возросли доходы, получаемые региональными властями. В последние полтора столетия своей истории империя держалась на семейных связях нескольких аристократических групп, разделявших все еще могущественную веру в единое государство, которая составляла основу имперской идеологии.