Обезумев от страха, люди с факелами суетились и метались по Убежищу, находясь во власти противоречивых слухов и не зная, чему верить. Беспомощные дети и немощные старики, в панике покинувшие свои каморки, когда начался гром, жались теперь друг к другу в центре свободного пространства, как вспугнутые птицы. Матери и отцы, вынужденные оставить свое беззащитное потомство в закрытых темных комнатах, сгрудились вокруг Януса и его воинов и молили о спасении. Янус, в тусклом мерцании факелов возвышавшийся над несчастными, до смерти напуганными людьми, своим глубоким и сильным голосом пытался рассеять эти напрасные страхи. Он набирал добровольцев в караулы и вообще делал все, что было в его силах в этом хаосе воплей и света.
«Недурная зарисовочка для Дантова Ада, – подумала Джил, – эта бархатная тьма и лихорадочно трепещущее пламя. Слава Богу, Убежище построено из прочного камня. Неплохо, если к утру этот ужас минует нас. Хотя Дарки постараются расправиться с нами раньше».
Но здесь был Ингольд, и Джил было невыносимо стыдно бояться чего-то под взглядом волшебника.
И она чувствовала только холодную отчужденность, хотя ее кровь стремительно пульсировала в жилах, а тело дрожало от страшного возбуждения. Отчужденность была не только эмоциональной, но и физической, ведь они с Ингольдом стояли на ступенях перед воротами, позади них гремела и сотрясалась сталь. Никто не смог бы подойти туда ближе них.
В зале стоял невероятный шум. Зловещий грохот не прекращался ни на минуту, смешиваясь с безумно- исступленными криками. Убежище теперь действительно напоминало кромешный ад. Мужчины и женщины дико метались туда и сюда, с целью или без цели, и качающиеся лампы и факелы в их руках напоминали неистовое буйство светлячков в летнюю ночь. Ворота содрогались от атак Дарков, и Джил всякий раз ощущала страшную силу вибрации.
Ингольд повернулся и тихо спросил:
– Бектис здесь?
Джил знала, что придворный маг – единственный, кроме Ингольда, волшебник в Убежище.
– Шутить изволите, – проворчала она, потому что единственной заботой Бектиса была забота о его собственном здоровье. Ингольд не улыбнулся, но вспыхнувшее в усталых глазах удовольствие неожиданно омолодило его. Оно исчезло так же быстро, как и появилось, и тень тревог и печали снова омрачила лицо волшебника.
– Значит, у меня нет иного выбора, – сказал он мягко. Голубовато-белое свечение на наконечнике посоха коснулось его лица, находившегося в тени. Джил почудилось в его лице странное выражение упрека самому себе, но она не была в этом уверена. – Джил, я не хотел просить тебя об этом. Опасность слишком велика, а тебе недоступны чары магии и колдовства.
– Ну и что, – тихо возразила Джил.
– Да, – Ингольд внимательно посмотрел на нее, и непонятное выражение, которое она не могла определить, появилось на его лице. – Для тебя это не имеет никакого значения, – он взял ее за руки и вложил в них свой посох. Наконечник по-прежнему излучал слабый белый свет, но она не чувствовала никакой силы или вибрации в самом посохе. Это было просто дерево, гладко отполированное за десятилетия пользования, а сейчас – теплое от его рук. – Свечение может исчезнуть, если Дарки отнимут большую часть моей силы, – предупредил он ее. – Но ты не должна оставлять меня.
– Ни за что, – заверила его Джил, задетая за живое его просьбой и тем, что он как бы усомнился в ней.
Ингольд улыбнулся ее уверенному тону.
– Увы, но может статься, что мы погибнем, – продолжал он. – Если внешние ворота поддадутся, внутренние будут смяты, как тонкая жесть. Ледяной Сокол! – позвал он, и стройный молодой капитан, стоявший среди воинов Януса, подбежал к ним.
Это и увидел Руди, спрыгивая с последних ступенек непрочной самодельной лестницы, ведущей со второго уровня. Они были похожи на разведчиков в тылу врага, их лица освещал бледный свет посоха. Шум за воротами удвоился, отдельные удары слились в одну продолжительную атаку; разрывающий уши, как канонада, рев заставил ворота снова вибрировать, и у Руди от ужаса перехватило дыхание.
Кто-то рядом с ним взвизгнул. Ледяной Сокол бросился к внутренним воротам и принялся вращать засовы. От мысли о неистовой ярости, заполнявшей ночь снаружи, у Руди стыла в жилах кровь, но он не находил в себе сил подойти ближе. Ворота медленно открылись на своих бесшумных петлях; рев атаки, бьющей по наружным воротам, перекатился через десятифутовый проход, как волна воющего гула. Через черное пространство ворвалась беспощадная масса тьмы и чудовищного ужаса.
В белом круге волшебного света Ингольд и Джил стояли, словно двое влюбленных. Колдун и воин; их иссеченные, покрытые синяками и шрамами руки соединились на дереве посоха. У Руди дрогнуло сердце, когда он увидел, что Ингольд медленно повернулся и ускорил шаги. Джил следовала за ним с сияющим посохом, высоко поднятым, как факел, в ее руке.
Она не сможет сделать этого, подумал Руди в отчаянии, пробираясь вперед между скованными ужасом людьми. Она лишена волшебной силы. Если Дарки одолеют Ингольда, она обречена на верную гибель.
Но он не смог подойти к ним, беспомощно остановившись на краю темноты.
На черноте перехода резко выделялись старик в истертой и грязной коричневой мантии и девушка в черном с белой эмблемой на плече и мерцающим светом, поднятым над головой. Оглушительный рев Дарков окружал их в темноте незащищенного пространства, но ни Джил, ни Ингольд не оглядывались. Взгляд Ингольда был устремлен на ворота, а Джил, необъяснимо спокойная в самом центре этого неземного рева, смотрела ему в спину.
«Она сошла с ума, – подумал Руди в ужасе, – нет, нет, нет...»
Ингольд достиг конца узкого прохода. В неровном слабом свете волшебного огня Руди увидел, что он протянул руки, касаясь дрожащей стали наружных ворот. Только несколько дюймов металла отделяли его от диких, жаждущих крови чудовищ, сотрясавших ночь, отделяли всех в Убежище от мгновенной и беспощадной смерти. Волшебный свет замелькал, потухая...
И, словно огонь, исходящий из кончиков пальцев Ингольда, Руди увидел древние заклинания, зачаровывающие ворота. Сначала это было лишь слабое отражение, скользившее по поверхности стали, как косяк рыбы по поверхности воды, видимое только его колдовскому зрению. Но под прикосновениями Ингольда они становились ярче, сплетаясь в сияющую паутину, закрывавшую ворота сверху донизу и стены
