мужа:
– Чтоб вам пропасть! Если вашим женам все равно, то это их дело! А мы только-только своим домом зажили… Нечего ему наливаться. Идем домой, слышишь, сейчас же, – она потащила за руку захмелевшего мужа.
Ее слова тонули в дружном смехе. Муж, крепкий мужик с круглым лицом и маленькими глазками, мотал головой:
– Не пойду! – и стукнул кулаком по столу. – Сказал – буду сидеть, отстань!
– Пойдем, – уговаривала его жена, желая пристыдить перед всеми. – Ты же бешеный, когда выпьешь, тебе море по колено, еще подерешься. Ну, пойдем, слышишь?
Муж привстал, глаза его налились кровью.
– Убирайся отсюда! – заревел он на жену. – Когда хочу, тогда и приду.
Вокруг парочки собрались сочувствующие.
– Ты же на бровях придешь или под забор свалишься. Сам же завтра будешь жалеть!
– Пошла вон! – рассвирепел муж и оттолкнул женщину. – Сейчас еще не так получишь!
Разошедшийся мастеровой толкнул ее снова, и она упала на колени на заплеванный пол.
Зоран неуклюже поднялся с лавки и встал между ними. Но парню, видно, и правда, когда он пьян, море бывало по колено. Он развернулся к Зорану.
– А тебе чего?
– Что ты обижаешь свою хозяйку?! – Зоран засопел и нахмурился. – За это надо душу из тебя вытряхнуть!
Черноволосая девчонка чем-то напомнила ему Иллу. От Зорана сильно пахло крепким вином. Его грозные, наставительные слова вызвали в кабаке новый взрыв веселья.
– А я сейчас и тебя угощу! – парень наотмашь ударил Зорана по щеке.
Зоран только слегка мотнул головой, как будто сгоняя муху, с хрипом выдохнул и страшно сказал:
– Ну, все… Теперь я твои кишки на кулак намотаю.
В какой-то миг пьяный буян протрезвел и запоздало понял, что седоволосый громила еще пьянее и бешенее его. В трактире повисла тишина. Снодрек быстро встал перед Зораном, но тот ладонью оттолкнул его так, что Снодрек отступил сразу на несколько шагов.
– Убьет! – выкрикнул кто-то.
И тут девчонка, которая уже оправилась от последнего тумака мужа, с криком «Не смей!» кинулась на Зорана. Так кошка бросается на косматого пса, чтобы защитить котят. Она вцепилась Зорану в рубашку. Тот остановился, как вкопанный. Рубашка треснула и порвалась, а растрепанная молодая женщина с безумным лицом колотила его в грудь обоими маленькими кулаками: «Не смей!..»
Зоран отступал, что-то растерянно бормоча и бережно отводя ее руки. Загнав его в угол, женщина бросилась к мужу, который сидел на скамье. Его залитые вином глаза теперь стали большими от страха и изумления.
Женщина потянула мужа за руку. На этот раз он послушно встал и побрел за ней к выходу. Жена пропустила мужа вперед, точно боясь, что он опять заупрямится, и даже слегка подтолкнула в спину. Через плечо бросила негодующий взгляд на Зорана: «Ух ты мне!» – и вышла следом за мужем, хлопнув дверью.
Только тогда подвиг этой маленькой кошки нашел своих почитателей. Кабак сотрясся от хохота. Зоран молча сел на скамью и стал одергивать разорванную рубаху. Отчаянная девчонка, которая бросилась в драку за дурака-мужа, чем-то напоминала ему Иллу. Зоран повесил голову, ему захотелось домой. Так, с опущенной головой, Снодрек и привел его назад в замок.
Берест хотел рассказать им о переговорахс лордом, но увидел поникшего Зорана. От него несло вином, и Берест посмотрел укоризненно. Снодрек стал рассказывать, что случилось. Берест хмурился, и губы у него крепко сжимались, а во лбу прорисовалась складка. Зоран скучал по дому, по дочери и жене. А он, Берест, только что заключил с лордом Эйтолом договор, что приведет на помощь Годерингу полсотни клинков, снарядив их сам (большей частью на те деньги, что пожаловал ему недавно лорд Эйтол). Такова была цена, по которой Годеринг объявлял Пристанище вотчиной князя Береста и брал его под свою защиту.
В середине зимы маленький отряд вернулся в Пристанище.
Семеро всадников въехали во двор замка поздним вечером, почти ночью. У Береста сжалось сердце, когда он увидел в окнах огни. Пристанище, никем не охраняемое, было одиноко и беззащитно.
Ирица первой услышала ржание коней. Она всегда подолгу засиживалась за прялкой. В ее покое тускло горела лучина. Лесовице хватало света, и глаза ее по-кошачьи поблескивали в полумраке. Ирица никогда не пела за прялкой, как Илла, но любила прислушиваться к жужжанью веретена. И вдруг ржание коней во дворе… Ирица вскочила, а с улицы уже долетел громкий крик:
– Мы вернулись!
Это был голос Береста. Через несколько мгновений, сбежав с крыльца, она прижалась к его груди, к холодным пластинам доспеха. Он замер, сомкнув руки, не выпуская ее. Ирица слышала, как, наклонив голову, Берест шепчет ей на ухо:
– Соскучилась? Лесовица моя, а я-то еще больше…
Закрыв глаза, Ирица не видела, но чувствовала, как на холоде из его губ вылетают клубы теплого пара. В это время во дворе замелькали факелы. Приехавших встречали, принимали у них вспотевших лошадей, чтобы выводить их и поставить в денники, Зоран громко звал: «Иллесия! Илла!».
Илла, громко смеясь, повисла у Зорана на шее. Он подхватил ее на руки молча, с таким счастливым лицом, что глядя на них засмеялся и Энкино:
