все зря говорят! Меня заставляют делать то, на что я не годен. Я бы мог заработать… Я знаю три живых языка, господин, и два мертвых. Я бы мог переводить, писать на базаре прошения и письма для неграмотных. Господин, я бы нашел себе работу, я бы вернул тебе деньги очень быстро. Ты мог бы перепродать меня вельможе и выгадать на этом. Кто понимает, дал бы тебе хорошую цену за образованного раба! Господин, купи меня, я отработаю тебе все…
Энкино закрыллицо руками. Берест догадался загородить его собой, чтобы не увидел никто со стороны. Он был ошеломлен этой внезапной развязкой.
– Да ведь я… – вырвалось у Береста, и он вовремя осекся. «Да ведь я сам беглый раб!» – готов был воскликнуть он.
Хассем обхватил Энкино за плечи:
– Увидят! Вставай!..
– С колен… не так просто… встать, – весь дрожа, невнятно сказал Энкино.
Берест, заслоняя обоих, настороженно оглянулся.
– Энкино, мой господин тебя купит, я его уговорю. Он купит, я знаю, ты только потерпи… – Хассем вспомнил, что уже не мальчишка, и силой заставил его подняться.
Но тут Берест опять встревоженно обернулся, а от кухни долетел пронзительный окрик кухарки:
– Где этот помешанный? Где его вечно носит?
Хассем сунул в руки Энкино чан:
– Иди скорей, а то влетит! Мой хозяин тебя купит, я его знаю, – повторил он еще раз. – Ты верь, ты потерпи еще немного. Я тоже ждал…
Хассем чуть не проговорился, что ждал спасения от Береста на каменоломнях, но Энкино не слушал: он торопливо
Дождь становился сильнее. На улицах темнело. Берест и Хассем быстро шагали в сторону Богадельни по узким трущобным улочкам, по которым разносился то лай собак, то брань из ближайших окон. Ежась под холодным ветром, Берест говорил:
– Ну, ты дал, Хассем! Выходит, я твой господин – и должен купить этого парня? За какие такие барыши? Что ты наболтал-то ему?!
– А что надо было сказать? – Хассем опустил голову и глядя в землю. – Что мы оба беглые?
– Я не про то, – отмахнулся Берест. – А про обещание твое! Это, брат, не по нашей мошне. А ты сказал: держись, терпи, выкупим…
– Не надо, Берест. Этого ничего говорить не надо, – Хассем поднял на друга блестящие черные глаза. – Я знаю, что буду делать. Тебе оставаться не нужно, ты поезжай с Ирицей на юг без меня. Все правильно. Творец послал тебя, чтобы вытащить меня с каменоломен. А теперь он хочет, чтобы я поступил, как ты: помог Энкино. Ты – мне, а я – ему. Это через нас Творец освобождает людей. Мы пришли в чужой двор пилить дрова. Мы не искали Энкино нарочно. Это знак свыше.
Илла достала из угла потрепанный веник, зажгла фитилек в плошке и принялась бороться с паутиной. Пауков она боялась, но старалась громко не взвизгивать. Зоран полюбовался на нее немного, провожая глазами, и задремал. Он выздоравливал.
Когда с паутиной было покончено, Илла, поджав ноги, села возле Зорана. Он уже крепко спал.
Илла, подперев кулаком подбородок, думала: «И какого рожна мне еще надо? Считай, опять мне в жизни повезло, как с работой, как с жильем. Вон тетки все обзавидовались: даром что хромой и не молодой уже, а не пьет, не дерется, не ругается. И даже не сволочь, – тихо посмеялась давней шутке Зорана Илла и внимательно пригляделась к нему. – Да и не старый он вовсе, если так посмотреть…»
Илла вздохнула. Ей хотелось понять, нравится ли ей Зоран хоть немножко? Девушка рассеянно погладила длинного Зоранова кота, который вытянулся в струнку на одеяле. Илла была молодой, бойкой, смелой, ей хотелось влюбиться так, чтобы сжималось сердце. Иногда ей чудилось, что у Зорана красивое лицо. У него мужественный широкий лоб (Илла с грустной улыбкой отвела ему со лба густую седую прядь), суровые брови и черная, без седины, борода. Люди с первого взгляда побаиваются его. Зоран похож на косматого сторожевого пса, псом уж он точно был бы очень красивым и мощным.
«Я его, похоже что, не люблю… – Илла покачала головой, пытаясь понять свои чувства. – А, наплевать. Ну ее, любовь эту, подумаешь! Вон мать отца любила, и что?»
Поздним вечером в каморку вернулись Ирица, которая после обеда подменила подругу в кабаке, Берест и Хассем. Они зашли за ней в кабак, и Ирица их покормила. В каморке только пили травник.
Илла с Зораном не испугались, когда Берест наконец рассказал, что они с Хассемом бежали с каменоломен. Зоран и раньше догадывался, что его земляка не доброй волей сюда занесло. А Илла лишь восхищалась: в Богадельне всего восхищались теми, кто не позволял страже засадить себя под замок.
– Мы с Хассемом заключили между собой договор не бросать друг друга, – говорил Берест, поднося к губам кружку с травником, горячий пар от которого вился вокруг его бороды. – Значит, и теперь мое дело не сторона. Хассем вон странные вещи толкует: через нас Творец освобождает людей, – добавил он. – Ну, мне это запало в душу… Только как выкупишь раба? Больших денег поденщиной не заработаешь. Не на дороге же нам грабить! А раз так, Энкино остается одно: бежать от хозяина.
Хассем молчал. Он был согласен, что Берест, старший, ведет разговор за обоих.
– Ты, Зоран, отправляйся с Иллой на юг без нас, – продолжал Берест. – Спасибо вам за приют, за хлеб…
Илла хмыкнула:
– Завязнете вы здесь.
– Правда, – поддакнул Зоран. – А хуже того, попадетесь.
– Что скажете, можно парня в Богадельне спрятать? Тут, я слыхал, такие естькатакомбы, куда никакая
