– Это же Берест! – повторил Снодрек. – Он нас… научил… – Снодрек запнулся, не понимая, в чем дело. – Берест, ты меня не узнал?
Ирица настороженно сверкнула зелеными глазами, когда он шагнул к ее мужу.
…Снег на улицах присыпал тела убитых, но запах разложения стоял над городом. Похоронить в мерзлой земле или сжечь всех мертвецов было невозможно. Зоран, Хассем и ребята Снодрека очистили от трупов только замок, сад и ближайшие улицы.
Зима перевалила за середину. Зорану нездоровилось. В груди у него что-то хрипело, и от внезапных долгих приступов кашля он хватался за стену, чтобы не упасть. Илла поила его горячим, и Зоран покорно пил из кружки кипяток, даже если его нечем было заварить. Он уверял, что выздоравливает, но шрам у него на груди воспалился. Илла, прежде бойкая и веселая, стала грубой и резкой.
Энкино отгородился от всех неприступной стеной и только твердил, что это «мертвый город» и что надо уходить. Хассем тоже замкнулся. Ирица знала свойство каждой травы, она предупредила: «У дикого корня нет своей силы, он не дает тебе ничего, ты просто быстрее тратишь собственную жизнь». Хассем виновато признался: ему очень плохо по утрам, так плохо, что, если без корня, то легче руки на себя наложить. «Кому будет польза, если я сейчас свалюсь с ног?» – как бы оправдываясь, добавил он.
Ирица, занимаясь убогим хозяйством замка, часто подходила к Бересту, по-прежнему сидевшему в углу большой залы. Иногда она брала его ладонь: знакомая, тяжелая ладонь бессильно лежала в ее руках. Берест не узнавал Ирицу и смотрел мимо.
– Так плохо никогда не было, даже в плену, – призналась как-то она Хассему.
Во дворе замка ветер мел снежное крошево. Илла в разношенных мужских сапогах выплеснула помои. Стоять во дворе Иллесии было холодно, но назад, в неуютные покои замка, возвращаться не хотелось. Зал, в котором они наспех устроили себе жилье, был гулким и мрачным. Сквозь выбитые окна наметало снега. Зоран и Снодрек заделали их: забили оконные проемы и завесили тканью. Стало темно.
Илла услышала, как кто-то подошел и встал за ее спиной. По привычке дернулась, готовая защищаться. Но это был Энкино. Кутаясь в плащ, он стоял и смотрел на вечернее небо.
– Опять звезд не видно, – пробормотал он.
– С ума все посходили! – процедила Илла сквозь зубы. – Чего ты-то маешься все, братец? На что тебе звезды?
– Проклятое место, – ровно сказал Энкино. – Надо уходить. Сразу надо было уйти, с войсками.
Резкость и вспыльчивость Иллы уже никого не удивляла: все привыкли.
– Куда? – бросила Иллесия. – Как, по-твоему, Ирица Береста поведет? Он хуже ребенка малого, ничего не видит и не соображает. Милостыню просить?
Энкино не ответил.
«Вот тебе и воля», – думала Илла.
Вернувшись в зал и поставив в угол ведро, Илла поискала взглядом Зорана. Тот с шилом в руках чинил разинувшие рот сапоги. Кот подбежал к ногам Иллы и стал тереться о них.
Ирица варила похлебку. В кладовой нашлась крупа, наемники не позарились на нее и не тронули той добычи, что объявил своей Зоран. Не отходя от котла, лесовица то и дело поглядывала в сторону ларя, на котором сидел Берест. Сейчас рядом с ним был Хассем. Целыми сутками Хассем был чем-нибудь занят и, казалось, совсем не ложился спать. На ходу он по прежнему жевал «дикий корень»: он сходил на мельницу и нашел там целый ящик с этим зельем, из которого надсмотрщик ежедневно выдавал рабам долю. Половину оставил напарнику, а половину взял себе.
Напарник Хассема так и остался на мельнице. Скоро Хассем забежал проведать его и нашел мертвым. Зоран сказал, что парень жевал слишком много дикого корня, заснул и не смог проснуться, умер во сне.
Илла подошла к костру и стала греть руки. Разговаривать не хотелось даже с подругой.
Ирица налила ей похлебки:
– Поешь?
– Не могу и глядеть на еду… Просто с души воротит, – выдавила Илла.
– Ты больна… дай я посмотрю, что с тобой.
Илла только махнула рукой: а кто не болен?
Но Ирица увела ее в угол подальше от всех, взяла ее руки в свои и замерцала глазами.
– Ну? – мрачно спросила Илла.
Ирица медленно кивнула.
– Ты родишь ребенка.
Для лесовицы в этом не было ничего особенного: хотя она сама не родилась от женщины, и ее лесные сестры тоже не рожали детей, она знала, как звери в лесу зачинают и рождают детенышей.
Илла вскочила.
– Проклято будь все! Ненавижу! – прошипела она.
«Я ведь догадывалась, только верить не хотела. А Ирица, лесная колдунья, не может ошибиться». Илла закрылась в чулане в дальнем конце пустого замка и решила не выходить оттуда, пока все не уснут. Она не могла представить, что будет, когда она опять увидит Зорана… «Ведь мы уже хотели наконец пожениться, а теперь…» – Илла стиснула зубы. Кот пробрался в чулан за ней. «Иди, убирайся к своему хозяину!» – Илла выставила его и закрыла дверь. Кот долго обиженно мяукал, потом, видно, ушел.
А Зоран в это время бродил по замку, разыскивая Иллесию. Ему обо всем рассказала Ирица. Лесовица не поняла, почему Илла вскрикнула, выругалась и убежала. Ирице чудилось, она просто прячется, как
