Люди выглядывали из-за плеч друг друга, чтобы разглядеть перстень, яркий свет которого вырывался из ларца. Над площадью и в самом храме висел неясный гул – люди тихо переговаривались между собой. Священник дал знак – и тишина медленно распространилась, от первых рядов до края толпы. Молебен был простым: священник произнес от имени народа:
– Светлая наша хозяйка Ярвенна! Благодарим тебя за все твои добрые деяния и за твою науку. Ты наша мать, мы твои дети. От всей нашей земли прими в дар Светоч, небесное сокровище, которое бесстрашный Белогост принес из Подземья, и пусть сей перстень вернется в нетленный край у подножия престола Вседержителя.
Старая княгиня Ладислава в первом ряду молящихся улыбалась, вытирая слезы. Гвендис стояла, склонив голову, опустив руки. Она вспоминала далекие дни в своем старом доме, когда Дайк принес ей драгоценный самоцвет Бисмасатры.
Когда священник смолк, народ подтвердил свое согласие громким возгласом. Гойдемир передал ларец священнику, а тот с поклоном поставил его на алтарь.
– Идите с миром, – сказал он народу в знак окончания службы. Люди стали расходиться.
Гойдемир остался, пока не ушли все, даже мать и жена. Обе женщины знали, что Гойдемир сперва хотел собственными руками отдать Светоч Ярвенне. Он устроил всенародный молебен лишь потому, что считал: Светоч не принадлежит ему, как не принадлежит ему одному предание о Белогосте и Есени. Предание – давно достояние всех даргородцев, а значит, и сияющий перстень тоже.
Но после общего молебна Гойдемир хотел ненадолго остаться у алтаря один, чтобы еще раз поблагодарить Хозяйку за спасение своей жизни и за ее милость к нему.
Гойдемир отпустил и священника, сказав, что потом позовет его запереть храм.
Тихо мерцали лампады. Бросив взгляд на фреску, где Ярвенна Устроительница явилась Деславу, Гойдемир подумал, как причудливо сбереглось в памяти нынешних людей это событие. Он-то знал, что Деслава наставляла другая сияющая небожительница – его мать Есень; но с веками народ начал думать, что это и была даргородская Хозяйка. На самом деле Ярвенна начала помогать народу Даргорода гораздо позже – во времена Деслава еще не строили храмов Вседержителю.
Гойдемир подошел к алтарю и склонил голову, собираясь сказать слова благодарности. Но храм словно пронзила белая молния.
– Хозяйка… – поднял голову Гойдемир.
Но это была не она.
Гордый небожитель в сверкающем зерцале, которое отражало его же собственное сияние, шагнул из Небесных Врат. На нем не было шлема, и длинные волосы в сиянии казались белыми и отливали ледяным блеском. Невыносимо яркий свет бил в глаза.
Белый столб света двинулся из алтаря к Гойдемиру. По каменным плитам пола раздались гулкие шаги.
– Ничтожный смертный, – прозвучал холодный голос. – Твоя дерзость больше не может быть прощена.
В руке небожителя сверкнул меч, казавшийся огненным. Он смотрел на Гойдемира так пронзительно, словно хотел прожечь взглядом насквозь.
– Ты обречен казни, – ровно продолжал незнакомец. – Этого требует высшая справедливость. Смертный не смеет присваивать сияние небожителя, даже если каким-то неведомым путем и сумел его обрести. Ты не волен распоряжаться тем, что не принадлежит твоему падшему, оскверненному роду. Это неслыханная дерзость.
Но Гойдемир встретил взгляд небожителя своим прямым взглядом.
– Кто ты такой?! – крикнул он. – Кто бы ты ни был, это не твой храм! Этот алтарь посвящен Ярвенне! – И Гойдемир сам облекся таким же ярким сиянием, как небожитель.
– Скверна… – уронил небожитель, едва повысив голос; и вместо прежнего равнодушия в нем послышалось отвращение. – Сияющий человек в храме Вседержителя… – Он поднял меч.
Но и Гойдемир вытащил из ножен клинок.
– Будем драться?
Он не собирался уступать: против небесного мечеборца в нем жила память Дасавы Санейяти.
– Попробуй, человек! – с пренебрежением бросил небожитель.
Они были одного роста и стояли, глядя друг другу в лицо, оба в белом пламени.
Золотистый свет заполнил арку небесных Врат. Ярвенна в переливающемся красной и золотой вышивкой платье, протянув руки, шагнула между ними.
– Азрайя, что ты делаешь в моем храме? – заговорила она на древнем языке небожителей, встав перед небесным воином. – Тебя сюда не звали и не посылали, зачем ты здесь? Почему ты нападаешь на верного мне князя? Здесь вверенный мне удел, а твой удел – Анварден!
Голос Ярвенны после холодного тона ее собрата показался Гойдемиру особенно живым и теплым. Небожитель и Гойдемир вложили мечи в ножны.
– Неужели ты потакаешь человеческой скверне, Ярвенна? – спросил тот.
Слово «скверна», прозвучавшее на языке Сатры, заставило Гойдемира сжать кулаки.
– Этот человек возвращает нам святыню, которую похитил еще Ависма. Его славные предки, – она указала на Гойдемира, – сберегли Светоч. Мы должны быть благодарны ему, – с упреком продолжала Ярвенна. – Он не сделал ничего плохого.
– Ты что, забыла, что он облекается сиянием, словно один из непадших? – Азрайя чуть поднял брови. – Живущие в Обитаемом мире лишены собственного света. Да еще этот человек явился в Даргород как ложный вестник и обманом заставил город сложить оружие. Его победа незаконна. Ну что ж… – Он пренебрежительно шевельнул плечом. – Коварство, дерзость, бунт – извечная доля людей. Удивительны не его полные скверны дела, а то, что ты потакаешь ему, Ярвенна. Благородные рыцари Анвардена недоумевают: почему ему было явлено чудо, а они оставлены милостью? И от этого колеблется их вера в справедливость Вседержителя. Этого не должно быть. Человек должен быть казнен, – размеренно говорил небожитель.
Гойдемир отступил в сторону. Он смотрел, как двое небожителей стоят друг перед другом – Азрайя в белом пламени, а Ярвенна – в золотистой дымке. Собственное сияние Гойдемир угасил, как только в храме появилась хозяйка.
Она покачала головой – зазвенели золотые височные кольца.
– Это верно. У ворот Даргорода Гойдемир облекся светом. Но он не стал похваляться, что сам владеет запретным для смертных даром, а напротив, приписал его моему благословению. В этом я его прощаю. Гойдемир с детства угоден мне, и я рада видеть его князем.
– Задумайся, Ярвенна, – предостерег небожитель, меряя ее пронзительным взглядом. – Здешние люди готовы обожествить тебя, как будто этой землей правишь ты, а не Вседержитель. Но я знаю, что ты сама так думать не можешь. Почему же ты сейчас говоришь: «он мне угоден», как будто имеет значение не высшая справедливость, а твоя собственная воля?
– А у меня разве есть собственная воля? – улыбнулась Ярвенна. – Я думала, она у меня может быть только дома. – Она кивнула на вереи Небесных Врат. – Тогда, когда я выбираю узор для вышивки или путь для прогулки. А когда дело касается правления землей или делами людей – разве у нас с тобой есть воля, Азрайя? Ни ты, ни я – мы не видели лица Вседержителя, а только Неприступный Свет, и не слышали его голоса. Но мы – не падший народ и поэтому не можем ни сделать, ни даже пожелать ничего, что нарушало бы волю Создателя, – разве не так? Значит, в делах Даргорода я не могла хотеть иного исхода, чем это угодно Вседержителю. Иначе он не дал бы этому совершиться, и я сама бы думала теперь по-другому. В Даргороде воля небес творится через меня. А твой удел – Анварден, и там ты – воплощение его воли. В твои дела я не вмешиваюсь. Знай же и ты свой удел, – с нажимом повторила она.
Небожитель слегка склонил голову, размышляя и точно окаменев. Наконец он с глубоким вздохом сказал:
– Воля Вседержителя о Даргороде мне и впрямь не открыта, Ярвенна. Это я признаю. Но сияние… Люди должны быть лишены этой славы! Ведь утрата сияния – часть наказания, которое они несут в Обитаемом мире. Они не смеют даже думать о том, чтобы сравниться с нами!
– Гойдемир не похвалялся своим даром и не будет этого делать впредь, – обещала Ярвенна. – Он мой,