Отец подкачал бензин, дернул несколько раз – мотор не заводился, он привстал, дернул сильнее, мотор взревел. Синий дым потек по воде.
– Пусть прогреется... – он повернулся к Степану. – Значит так, до озера двадцать пять километров – час делов. Потом дельта большая будет. Это еще километров пять-шесть по протокам. Там, Михалыч сказал, правее надо держаться, – он снова пристально посмотрел вниз по реке, думая о чем-то, потом встал и оттолкнулся шестом. – Ладно, мимо озера не проедем. Поздновато только.
Лодку зацепило и повлекло течением. Дым из теплой егерской избы стелился по мокрому лугу. Михалыч с охапкой дров стоял на крыльце и молча смотрел им вслед.
– Ну что, Степаша, с Богом, что ли? Про льдины помнишь?
Степан включил скорость, лодка медленно двинулась, а отец вытер мокрые руки о штаны и достал сигареты. Дождь, конечно, малость портил дело, но настроение было хорошее. Пока удачно все складывалось. И из Москвы они проехали почти шестьсот верст всего за семь часов, и егерь оказался дома, и собрались быстро. Отец еще раз окинул взглядом укладку – вроде всё положили.
Они были здесь впервые, и пока отцу все нравилось. Егерь говорил, что утки уже полно, а иногда – год на год не приходится – бывает и пролетный гусь. Отец закурил и весело глянул на Степана. Будет там гусь или не будет – это не важно. Может, это вообще фигня. Вон сидит за мотором его маленький рулевой – это да. Ему захотелось подмигнуть своему девятилетнему сыну, но тот внимательно смотрел вперед – прищурился, и чувствовал, змей, что отец смотрит, и даже не покосился – занят же, чего ж тут. Ну, ну – отец тихо улыбался в усы.
Когда-то они так же охотились со старшим сыном. Но старший вырос... старший уже студент. Его вдруг ревниво кольнуло, что и младший вырастет, и он ему станет не нужен, как не нужен теперь старшему. Эта мысль была для него не новой, но сейчас было не до нее. Они с младшим ехали на дальнее лесное озеро, где никого нет и полно уток и где они будут охотиться и рыбачить целых три дня.
Пока плыли вдоль деревеньки, Степа держал небольшую скорость. Ему, может, и хотелось, чтобы кто-то увидел, как он рулит, но это было не так важно. Он не понимал, как здесь вообще живут. Дорога сюда была такая, что даже их здоровый джип два раза застревал. Вся деревня была скучная, покосившаяся, тихая под дождем. Никого не было видно. Он хотел спросить у отца, кто же здесь живет, но не стал – уже проезжали мимо последней, почерневшей от старости баньки и мостков. Степа добавил газу, мотор зазвенел, лодка заскользила свободнее, и он крепче ухватился за борт.
Был уже конец апреля, но весна здесь сильно запаздывала. Тихо, почти по-зимнему, текла речка. Кое- где плыли по ней тяжелые скользкие льдины. По крутому правому берегу стоял мокрый от весенних туманов и дождя старый сосняк. Из него тянуло влажным лесным снегом.
Степан внимательно глядел вперед, он уже дважды наезжал боком на невидимые в воде льдины, а один раз зазевался и проехал краем сухих прошлогодних камышей. Речка местами была совсем узкая, поэтому он осторожничал и на поворотах сбрасывал скорость. Зато на плесах разгонялся. Волна от лодки желтоватым шелковым веером уходила вбок.
– Рука не замерзла? – кивнул отец на мокрую детскую ручку, сжимающую толстый румпель. – Может, я поведу?
Степан покачал головой.
– Так, – отец посмотрел на часы, – полшестого, до темноты еще часа четыре.
– Чего? – не понял Степан из-за шума мотора.
– Успеть бы, – заговорил отец громче, – до темноты определиться. Да у костерка посидеть – посмотреть, как утка тянет.
Через полчаса Степан явно замерз, и отец устроил его от ветра на дно лодки, а сам сел к мотору. Поехали быстрее. «Красивые места, – думал отец, обсасывая с усов капли дождя, – погоду бы поправить, вообще бы весело было».
Он очень любил такие речки с тихими темными омутами и прозрачными перекатами, с деревьями над водой. Ни рыбалки хорошей, ни охоты здесь никогда не было, поэтому ездил он в такие места редко. Но когда случалось, забывал про поплавок, который обычно и не шевелился, и наблюдал за тихой жизнью кувшинок, стрекоз и водомерок, сереньких незаметных мальков, греющихся на солнце. Это была речка его детства.
Справа пришел небольшой приток. Вода в нем была мутная, поверху плыл лесной мусор. Отец сбросил скорость, посмотрел на часы – уже должна была начаться дельта, но и намека на нее не было. Он начинал волноваться, хмурился, что не выспросил все как следует. Отец был опытным охотником и знал, что незнакомая дорога всегда настораживает и оттого кажется длиннее, но прошло уже больше часа, а речка все так же – поворот за поворотом – шла хорошим старым сосняком. Отцу мнилось даже, что они плывут не к озеру, а в какую-то лесную глушь. Все дальше и дальше забираются. Из-за пасмурного неба ему казалось, что вот-вот стемнеет. В голову лезла всякая чушь, иногда он думал даже, что поехал не в ту сторону, и что, может быть, озеро находится вверх по течению.
Вскоре кончился бензин, и отец ткнулся в песчаный берег. Место было красивое – сосняк, чисто, прямо напротив небольшая полянка для палатки, усыпанная мягкой хвоей. Хорошо было бы здесь ночевать, костер на песочке запалить, посидеть, погреться, на весеннюю воду посмотреть. Так думал отец, наливая бензин, и так действительно было бы лучше, но это нарушало их планы, а он не любил отступать.
Мотор все звенел и звенел в холодном вечернем воздухе. Степа лежал среди вещей на дне лодки, уже не глядя по сторонам. «Надо таборить-ся, – думал отец, – сам-то уже замерз...» Но он даже скорости нигде не сбавил, видимо, что-то чувствовал, не раз же так бывало, что вот едешь-едешь и уже готов сдаться и ночевать где придется, а тут как раз и огонек костра впереди, в полной уже темноте.
Река сделала длинный правый поворот, и он увидел, что лес начал расступаться, как будто даже посветлее стало. Русло разошлось, появились небольшие островки, придавленные половодьем. Лодка быстро скользила по вьющейся, бегучей глади. Лес остался сзади. Впереди показались камышовые острова с проблесками воды между ними. Это уже были разливы. Судя по простору, который открывался впереди – озеро было большое. И утиное. Чем ближе охотники подплывали, тем чаще и чаще взлетали утки. То справа, то слева, а иногда и сзади.
– Крякаши, Степ, смотри, ту-у, ту-у, – «стрелял» отец по поднимающимся впереди крупным уткам, – красавцы! Ух, шулюм из вас сварим! А вон, смотри, Степка, да не там, а вот, совсем рядом, – показывал он пару затаившихся в траве широконосок.
Это было настоящее охотничье счастье: утки было много и она была непуганой. У отца зачесались руки зарядить ружье, но охота открывалась только завтра с утренней зари. Он решил ничего не трогать по дороге – все-таки это тоже здорово – когда вокруг полно непуганой дичи.
– Приедем, палатку поставим, всё наладим, тогда, может, парочку на шулюм бабахнем, – ответил он на вопросительные взгляды Степана.
Красиво было. Лодка уверенно вписывалась между камышовыми островами, оставляя за собой резвый белый след, отец с сыном возбужденно вертели головами следом за крякухами и чирками, рассматривали их, показывали друг другу. В одном месте – они как раз выскочили из-за камышей – слева вдруг загоготало, захлопало, отец пригнулся, заглушил мотор и махнул рукой Степану.
Совсем рядом с черных грязей небольшого острова, с полегшей рыжей травы взлетали гуси. Тяжелые неуклюжие птицы с пугающим шумом, скандально и резко крича, коротко бежали, взмахивая сильными крыльями, и потом почти разом поднимались в воздух. Соседний островок тоже неожиданно загоготал и захлопал крыльями.
– Вон еще, – шептал Степан, показывая направо.
В небе вокруг летало больше сотни гусей. Горланили недовольно, что их потревожили. Никакого порядка, обычного для этих умных птиц, не было. Большинство отправились в сторону озера, но многие, отлетев недалеко, тут же планировали на посадку на соседние острова, а некоторые сдуру налетали на выстрел. Но ружье было не собрано, да и не любил отец такой шалопутной стрельбы. Этими неурочными выстрелами можно было, конечно, свалить одного-двух, но почти обязательно разогнал бы остальных и испортил всю охоту.
– Достать ружье? – спросил Степа шепотом, прячась за сеткой с гусиными чучелами.
– Терпи, Степаша, ничего сейчас трогать не будем, ты видишь, что делается. Тут такая глушь, тут, похоже, с зимы никого не было. Видишь, на озеро тянут, давай-ка и мы туда.
